Лицо бездны
Шрифт:
– А я не согласна!
– горячо возразила она.
В соседнем ряду, громко, легко перекрывая монотонный гул движения, переговаривались старушки.
– Столько пережили, страх вспомнить! Война!
– Гнилья-то, гнилья поели, пни березовые грызли...
– И ниче, сдюжили до сей поры...
– Че ж не сдюжить, обещали: вот как победим, тут тебе и рай наступит, а оно, как поглядишь, не лучше, а хужей да хужей. В магазинах - ни поесть, ни попить, в больнице бинтов нет, того-этого нет, лекарства от головы не купишь, воздух и воду - и те отравили, в дождь не попадай, облезешь, как кошка драная!
– Мой-то на все плюнул, на старости лет приладился самогон гнать. Ровно квас глотает! А проживет 113
– Почему не сто двадцать?
– Все сто двадцать, погибели на него нет!
Максим легонько тронул локоть соседки, обратил внимание на разговор старушек.
– Молодцы бабули, в точности как моя. Порассказывaлa она, как фрицы хозяйничали в Белоруссии. После войны тоже маялись всей семьей, а деда граната искалечила, со свернутой шеей работал, после умер. А бабушка и сейчас живет вместе с мамой, я как приеду, она: Максим, женись, хочу правнучку покачать!
– Что ж не женишься-то?
– улыбнулась Вика.
– Увы мне!
– он развел руками. Все в рейсе, да в рейсе, а та, которая только и нужна, ходит где-то по земле...
Виктория бросила на него быстрый взгляд, промолчала. Неловкая пауза затянулась. Спасибо, с переднего сиденья оглянулся мужчина, спросил:
– Насколько понимаю в медицине, моряк?
– На бэбээске, завтра уходим.
– Механик? Получается родня.
– Я стармех с "Селены", есть такой спасатель, зовут меня Вячеслав Николаевич Гусев.
Вот так они познакомились. И жили рядом несколько часов. И стармех существовал близко. О чем только не переговорили за дорогу. И о чем бы ни шел разговор - для всего у стармеха черный штамп. Это надо же так извериться во всем, что есть на свете, вернее, - в стране! Правда, что Комплекс Квазимоды. Здорово она придумала. Ненавидел горбун весь мир оттого, что сам был уродом, ну а вы, товарищ стармех, зачем злитесь? Спасибо еще, что не обиделся, не конченый человек!
Как ни добротно сработан корабль, но есть неплотности в заклепках, сварных швах обшивки и воздух, сдавливаемый снизу Бездной, находит их, вырывается на волю. Медленно, но неотвратимо, как смерть, поднимается вода в машинном отсеке. Сначала она затопит подволок, потом трубы, кабеля, механизмы, поднимется мне до колен... Воздух!
– вспомнил он. У меня много воздуха в запасе!
Подсвечивая начинающим тускнеть ручным фонариком, Максим кое-как добрался до баллонов со сжатым воздухом. Словно лаская, провел ладонью по обмерзшим, круглым бокам. Спасибо инженеру, придумавшему запуск двигателя сжатым воздухом. Открывается вот этот клапан и воздух, стиснутый до давления в тридцать атмосфер, вырывается из стального сосуда, как веселый джин из бутылки. Он прорывается в цилиндры дизеля, давят на поршни, крутит коленчатый вал - а форсунка вспрыскивает топливо - и разбуженный джином дизель рявкает во всю мощь цилиндров, подкармливаемых распыленными порциями соляра.
При желании воздух из баллонов можно употребить и на хозяйственные нужды вот он, другой трубопровод и насадка на нем, куда удобно подключить любой пневматический инструмент. Спасибо тебе, инженер, но сейчас мы употребим джина для незапланированного дела!
Максим раскрутил маховик баллона. С клекотаньем вырвалась из баллона тугая струя. Мгновенно расширяясь, воздух сильно охлаждался, и по известным Максиму законам термодинамики снеговая шуба на бортах вырастала на глазах. Зато восстановился запас, вытесненный Бездной, и Максим злорадно потыкал лучом себе под ноги: "Что, не вышло, стерва?"
В левом ухе у него закололо - Бездна прессовала пространство. Ничего, потерпим, матушка!
– Кха-кха, не нравится?
– злобно закашлялся Максим. Он вернулся к своему месту, достал из ящика журнал.
ДОРОГИЕ, ХОЧУ К ВАМ НАВЕРХ НЕ ВЕРЬТЕ ТЕМ, КТО ГОВОРИТ, ЧТО ББС НЕ ПЕРЕВОРАЧИВАЕТСЯ! ДУМАЮ: ПОЧЕМУ НАРУШИЛАСЬ ОСТОЙЧИВОСТЬ?
Он отложил журнал, обхватил руками гудящую голову. Представил Систему: увидел ее сверху - огромный штабель леса, поддерживаемый стальными стойками, уложен на палубу стального корыта, длиной в полтораста метров. Чтобы это страшилище не перевернулось, корыто перегораживают продольные перегородки с отверстиями. Отсеки заполняются водой, для создания устойчивого ваньки-встаньки. Но, в отличие от игрушки. баржа не должна качаться резко, иначе лес сломает стойки и уйдет за борт. Для того и перегородка. Качнет баржу в одну сторону - ее удержит вода на противоположном борту. Пока вода перетечет сквозь отверстия, баржа качнется уже в другую сторону. И снова перетекающая вода смягчает размахи. Все это нехитрое по идее приспособление носит название антироллинговой защиты. В порядке она - не страшен никакой шторм. По идее... Но мы-то перевернулись, значит, что-то не сработало, что-то ОКАЗАЛОСЬ, думает Максим. Что может случиться в устройстве, где всего две детали переборка да вода... Надо... надо это понять, чтобы рассказать людям наверху!
– А они и так знают, - услышал он знакомый, язвительный голос. Задрожав, Максим вскочил, включил фонарик, осветив внутренность судна.
– Кто?
– крикнул, сотрясаясь всем телом. Из-за воздушного компрессора выдвинулась тень, зажелтело лицо. Максим ткнул туда спицей света - лицо исчезло. Он выключил фонарик - и снова раздался голос стармеха.
– Ты же знаешь, там что-то ОКАЗАЛОСЬ, парень.
– Нет!
– Максим потряс тяжелой головой, - это я замерз и мне чудится, вы не здесь, Гусев!
– Он принялся поспешно поправлять и перевязывать намотанное под рубашкой тряпье. Потом дышал в распахнутый в рот, в сложенные ковшиком ладони. С трудом присел пятьдесят раз. Помахал руками что было сил. Воздух пустой, давящий, пропахший маслом и аммиаком отнимал последние силы. В ухе застучали молоточки. Обессилев, он опустился на корточки, прислонился плечом к железу. Это смерть меня пугает, - сказал он себе. Буду думать о жизни. О маме. О деде. О Виктории.
– ЖИТЬ ХОЧУ!
– сказал он громко, но звук дошел до ушей, как сквозь ватное одеяло. "Не поддамся, - внушал он себе.
– Они же придут, никуда не денутся. Подведут понтоны. Нырнут водолазы. Доставят мне костюм с кислородными баллонами. Или вырежут дверь в борту - выходи, Максим! Сейчас главное - не бояться. А то с ума сойду... Дождаться! Буду думать о настоящих людях. О Зое Космодемьянской. Бросили ее зимой, в декабрьский мороз в хлевушек. Раздетой. Еще и керосин лили в рот. А после, разутую, вели на казнь. И что - завыла, как я? Не тут-то было! Под виселицей стояла, а как смотрела на этих подонков! Не в сказке рассказано - сам я видел снимок. И Маресьев не придуман. И дед мой - не дрогнул. Так чего же я-то не смогу перетерпеть? Разве я не русский?
Потерпим, товарищ стармех! Еще дождусь и вас, с вашей "Соленой"! Спешите, я жду! И докажите, что умеете работать. Чтоб без всяких "оказалось", товарищ стармех!
– погрозил он пальцем во тьму.
Примостившись на своем жестком сиденьи, Максим сгорбился, сунул ладони под мышки. В голове застучало: "тук-тук-тук..." Непонятно было, то ли кровь стучит, отравленная холодным, душным воздухом, то ли ребята снова торкаются там, наверху. Кончайте стучать, парни, не до вас... Вам хорошо там, в шлюпке, одетым в полушубки. И спасатели первыми поднимут на борт вас. А мне надо сохранить остаток сил. Поесть бы теперь чего теплого. Или чаю крепкого, такого как у Виктории дома. Только не чашечку, а бокал, полный, чтобы шел пар! Ничего, - если обожгусь... Он стиснул зубы от полыхнувшей в нем жажды. Вот так, значит, теперь еще это будет меня мучить... Поднявшись, он стал соскребать с металла иней в ладошку, бросил в рот, выплюнул с отвращением вязкую, пахнущую мочой воду.