Лицо бездны
Шрифт:
– Ну, а дрели-то зачем?
– хмуро полюбопытствовал капитан.
– Дрели всегда пригодятся, - подал голос третий электромеханик, только что вошедший в столовую.
– Что дрели - свайка может понадобиться, нож, кайла, топор, кувалда, - электромеханик улыбнулся простодушным, крепким лицом, выразительно постукал кулаком правой в ладонь левой, как делают боксеры, - на войне как на войне, товарищ капитан, без мелочей.
...В пять часов двадцать минут утра луч прожектора, направленный с мостика спасателя, лизнул белесую тушу перевернутой баржи, задержался на днище буксира, разделенного с кормой баржи темным пространством воды.
– Вижу, бэбээску, Сергей Михайлович!
– негромко сказал вахтенный штурман, наблюдавший за морем.
– Понял, чиф, тоже вижу, - откликнулся капитан.
– Лещенко, держать луч!
– Есть держать луч!
– откликнулся невидимый за столбом ослепительного света матрос.
Один фонарь уже не включался, другой еле-еле светил. Максим Ковалев, тоскливо и непрерывно скуля, выпростал руку из под мышек. Трясясь всем телом и головой, как паралитик, он открыл вахтенный журнал, поймал на груди прыгающий карандаш.
НЕ ХОЧУ! ПОГИБНУТЬ В БОЮ ЗА РОДИНУ, НО НЕ ЗДЕСЬ, НЕЛЕПО!
НЕ МОГУ БОЛЬШЕ! БЫЛ БЫ ЯД - ОТРАВИЛСЯ ПОВЕШУСЬ! НАДЕЖДЫ НЕТ!
Оттолкнул от себя журнал, фонарик. Цокнув о железо, тот сразу погас. Наступила полная тьма. Бездна нагнетала духоту и холод.
– Все, конец, - сказал он себе с тоской. Говорил, но сам еще надеялся на что-то. Нет, все. Сколько я здесь? Двое суток. Где же вы, долбанные друзья-моряки?
Никакой ад не сравню с этим. Что там страшного - жариться на сковороде, кипеть в котле? Берите меня, кидайте в котел! Лишь бы не этот холод, жажда. Он провел опухшим языком по сухому небу, попытался сглотнуть - боль перехватила горло. Боль укрепилась и росла. Ломило в груди, под лопатками, болью разрывало мышцы шеи. Он дышал часто, с сипеньем, а воздуха не хватало. Врачи скажут: крупозное воспаление легких, начнут колоть. Какие врачи? Кто там скажет, с ума я сошел? Мама, мамуська, мне плохо!
– стонал он, скулил, как прикованный к цепи пес. Засунул поглубже ладони под тряпки, закрыл глаза. Под ладонью трепыхалось сердце. Бедное, ты все еще стучишь, работаешь неутомимо, прогоняешь по жилам холодеющую мою кровь. Зачем? Заснуть бы и не проснуться, как ямщик в степи. Почему я не умираю, кто приговорил меня, за что?
Он крючился на стальном сиденье, время от времени сшибая плечом и головой бахрому идея с механизмов. Холод и жар терзали изболевшееся тело, злорадно плескала под ногами наступающая тьма, и ему слышалось, как она хлюпала одно слово: "мой, мой, мой..."
– Максимка! Не давайся, сдюжим!
– услышал он хрипловатый голос деда. Поднял голову - и увидел его в переплете заиндевелых шпангоутов и кабелей. Дед Пятрок склонил к плечу сивую голову, улыбался в усы, махая ладонью, как Ленин на плакате: сдюжим, Максимка.
– Не могу, дедусь, - просипел Максим.
– Держись, Максим, братья-славяне не подведут!
Максим уронил голову, поискал рукой под ногами, нащупал цилиндрик фонаря. Палец резанули осколки стекла в раструбе - Максим отшвырнул фонарь, тот булькнул в воду.
– Жри, стерва, - произнес он.
Деловито пошарив под рубашкой, стал разматывать тряпки. Вырвал одну, другую, третью. Добавил к ним шкертик с карандашом. Больше не понадобится. Зажав в зубах концы, стал плести веревку. Примерил - длины хватало.
Где-то давно слышал разговор: это совсем не больно. А хоть и больно, не хуже того, что теперь... Сколько погибло пароходов - "Тикси", "Тавричанка", "Уссурийск", чем я-то лучше. Их не спасли, а я кому нужен? Он пошарил по заиндевелому борту, нашел крючок...
– Максимка, ты что? Ты что? Я ведь жду тебя!
– раздался над ним ее голос. Он с трудом поднял распухшее лицо. Виктория, раскинув руки, парила над ним вверху, под днищем.
– Максик... Максик...
– Никогда она так не называла, но вот же он слышит!
– Виктория!
– крикнул он и упал, цепляясь неразгибающимися пальцами за ледяное железо.
– Виктория... Стоя на коленях, он уперся лбом о шпангоут. В ушах бешено стучали молоточки. Боль пульсировала в многочисленных ушибах, в воспаленном горле, в груди.
– Я не сдамся, Виктория!
– прошептал он.
– Умру, но не сдамся.
– И тут молоточки застучали сильнее, четче, и лоб ощутил явственное дребезжание железа. Стучат? Неизвестная сила спружинила изможденное тело. Он лихорадочно зашарил рукой. Ключ! Где ключ! Вот он, милый. Хорошо, что я не дал его проглотить тебе, стерва, - погрозил он в глубину.
– Схватив ключ, что было силы застучал по борту. И тотчас снаружи ответили: "чак! чак! чак!"
– Я жив, ребята! Я сдюжил, Виктория!
– заорал он, пьянея от ясного предчувствия близкого освобождения. Нет, не напрасны были мои муки! Не взяла, не взяла меня, стервоза!
– кричал он себе под ноги. Трудно, правда, было назвать криком сипение, исходившее из перехваченного болезнью горла.
Спасатель пришел не первым к месту кораблекрушения. В прошедший день и вечер по распоряжению из пароходства свернули с проложенных курсов и побежали к указанным в радиограммах координатам еще двенадцать теплоходов разных пароходств и портов приписки. Как близкие родственники, в печали и недоумении толкущиеся вокруг гроба с телом покойного, нестройной группой собрались на небольшом пространстве моря железные мастодонты, вновь убеждаясь в своей уязвимости перед лицом всемогущей, враждебной Бездны.
В пароходство, где уже был создан штаб спасательной операции, летели радиограммы с докладами, что продолжавшиеся весь день поиски людей с потерпевшего катастрофу буксира не дали результатов. Обнаружен лишь перевернутый спасательный бот японского изготовления. Его подняли на палубу теплохода и после тщательного, обследования установили, что он принадлежал "Большекаменску", однако никаких признаков пребывания на нем людей не зафиксировано. Из штаба поступило распоряжение всем судам оставаться на месте катастрофы и оказывать необходимую помощь прибывающему спасателю, капитан которого Серегин назначается старшим при проведении операции.
На рассвете Серегин, не уходивший с мостика всю ночь, приказал спустить бот и обследовать перевернутые суда. Затарахтел запущенный мотористом движок, ныряя и раскачиваясь на острой зыби, бот обошел спасатель и направился к дрейфующей среди моря мертвой Системе. Четверо моряков в блестящих касках и оранжевых спасательных жилетах поверх непромокаемых костюмов смотрели на две увеличивавшиеся по мере приближения возвышенности, странно неподвижные среди толчеи воли.
– Гляди, ребята, там еще одна шлюпка, - обратил к остальным мокрое лицо моторист Васютин.