Лицо фараона (с иллюстрациями)
Шрифт:
Париж ответил молнией на телеграмму Ромена: «Не делайте глупостей. Ждите распоряжений».
— Они лишают меня возможностей! Вырывают из рук открытие! — задыхался над телеграммой Ромен. — Считают, что я их холоп, червь! О, Жан Ромен знает что делать! Знает и умеет постоять за открытие!
Рвет телеграмму, швыряет на пол.
— Фариз!
— Да, господин, — Фариз появляется в комнате,
— Поедешь в Каир, — Ромен садится к письменному столу. Отвезешь письмо смотрителю музея Али ибнСаиду. Не отходи от него, пока он не созвонится с Парижем и не передаст ответа тебе! Без ответа не приезжай!
Пишет несколько строк на листке, вырванном из записной книжки, передает Фаризу. И пока тот прячет записку в нагрудный карман, Ромен отчетливо
Нужно, чтобы Фариз уехал и не возвращался как можно дольше.
— Все! — говорит он, стараясь принять под внимательным взглядом Фариза беспечный вид. — Езжай! Одним духом — туда и обратно!
На последнее, зная медлительность ибн-Саида, Ромен не рассчитывает.
Раньше ночи Фариз не вернется. Это как раз то, что нужно Ромену.
Выпроводив помощника, Ромен несколько минут сидит неподвижно, — улыбается самому себе и ждет; вот отойдет машина. А когда шум мотора стихает, встает из-за стола.
— Победителей не судят, — говорит он вслух и кладет в карман электрический фонарь.
5
Он входит в раскоп, как всегда; в белом костюме, строгий, рассеянно кивая в ответ на приветствия. Когда дневной свет, все более рассеиваясь, остается у него за спиной, включает фонарь. Желтое пятно бежит впереди, указывая дорогу. Сначала, пока глаза полны солнечным светом, Ромен не замечает, что пятно от электрического фонаря тускло. Но когда он это осознает, он вспоминает, что не переменил батареи. Возвращаться нельзя — не будет удачи, — да и батарея села наполовину, света, пусть не такого яркого, хватит по меньшей мере на восемь часов.
По сторонам тянутся склепы — одни вскрытые, доугие нетронутые. Академия — за планомерное изучение Подземного Города и, получив отчет о двух-трех десятках погребений современников Четвертой династии, запретила вскрывать могилы. «Запреты, запреты… — с неприязнью думает Ромен, хотя понимает необходимость запретов и одобрял распоряжения из Парижа. Но теперь он настроен по-другому: — Они способны только давать запреты…» Боковые штольни уходят вправо и влево. Ромен не смотрит на них — некоторые вообще нехоженые. Заблудиться, однако, Ромен не может: путь к двери наслежен его и Фариза шагами, да и ходит он здесь каждый день.
До галереи с дверью в усыпальницу фараона около километра, в условиях подземелья — тридцать минут ходьбы. Когда Ромен очутился у двери, он не устал, только сердце билось сильнее и где-то под спудом сознания боролись две мысли: сделать или не сделать? В кабинете он принял решение: сделать. Но пока шел к раскопу, спускался под взглядами рабочих в траншею, уверенность его поколебалась. Потом вспомнил телеграмму из Академии, решил: сделает всем назло. То, что забыл сменить батарейку, — какой пустяк! — опять поколебало его решимость. Идя мимо склепов, он немного отвлекся, — надо было следить за дорогой. А теперь, когда оказался у двери, решимости снова не было. В конце концов Академия и Фариз правы: без комиссии в гробницу фараона войти нельзя. Но тут, распаляя себя, Ромен задает вопрос:
— А я — кто? Я для вас — кто?..
В подземелье тихо и глухо. Над головой сужается остроугольный свод, в стене белеет квадрат двери. Больше перед человеком ничего нет. Но это кажется. Ромен остро ощущает присутствие чего-то другого. Чего? — пытается он понять. Наконец понимает: здесь он и овал на двери с именем фараона. Настоящее и прошлое. Горячая кровь и тысячелетний прах. Для Ромена еще короче; я и он. Выступ внизу, на который надо нажать ногой, почти незаметен. Но чем дольше стоит у двери Ромен, тем определеннее понимает, что все сводится к этому выступу: нажать или не нажать. Вспомнилось гамлетовское: «Быть или не быть?..» Не в этом ли смысл жизни, борьбы? Вся человеческая сущность — не в этом ли? С необычайной ясностью Ромен осознает, зачем он пришел сюда, и, сделав шаг, — один только шаг, — нажимает на каменный выступ.
Он не ожидал
Ромен делает шаг. Нога по щиколотку зарывается в пыль: пять тысяч лет никто не входил в галерею. Сердце колотится бешено, толкая человека вперед: он первый! Подняв фонарь, Ромен вглядывается вперед. Он ожидал, что сразу окажется в усыпальнице, но перед ним проход. Это действует на исследователя неприятно. Таких проходов надо бояться: в них могут быть ямы, провалы, ложные стены. Фонарь светит тускло, конца тоннелю не видно. Ромен делает еще шаг, десяток шагов, видит стену и поворот направо. «Направо, — отмечает, он, — первый поворот направо…» — по опыту чувствуя, что повороты будут еще и стараясь запомнить их. Так и есть. Впереди светлеет стена, открывается еще один поворот направо. Это удивляет Ромена: два поворота направо — получалось колено, он огибал параллелепипед, и если пройдет этот отрезок тоннеля, то параллелепипед будет у него за спиной. В груди защемило в предчувствии ловушки. Но ловушки не было. Впереди был проход, Ромен пошел и достиг нового поворота, — теперь налево. Параллелепипед, как Ромен и предполагал, остался позади него. Новый тоннель короче и кончается вторым поворотом налево. Это тревожно. Система тупиков и тоннелей могла быть качающейся, подвижной, как теперь говорят — «плавающей». Хотелось постучать по стене, нет ли пустот, но из практики Ромен знает, как не любят такие системы стука. В голову лезут страхи; каждую секунду глыбы могут сдвинуться, раздавить… Зря он пошел один. Но тут же Ромен успокаивает себя: в каждом исследовании есть степень риска.
Он идет до поворота и сворачивает налево. «Два поворота вправо, два поворота влево…» — повторяет он, медленно ведя лучом по стенам. И вдруг ясно чувствует, что он у цели и дальше поворотов не будет. В глубине, во тьме, что-то блестит. Ромен останавливается, переводя дыхание, — сердце готово выскочить из груди. Поднимает фонарь. Сияние впереди не исчезает.
Ромен делает несколько быстрых шагов. Ему кажется, что тоннель расширяется, впереди открывается черная пустота. Но взор его прикован к чему-то блестящему, которое становится все ярче под лучом фонаря.
Что это? Лунный блеск на воде? Отсвет зари?.. Шаг, еще шаг. Темнота впереди раздвигается, — это Ромен дошел до конца тоннеля. Впереди огромный зал, в углах которого свет фонаря бессильно теряется. Сияние близко. В вышине над ним засветились две красные искры; Но они где-то на краю зрения, глаза Ромена тянутся к желтому пламени, горящему перед ним. И тут он понял: перед ним мраморный саркофаг с золотой крышкой. Сияние фонаря отражается на золоте и кажется в темноте сполохом пламени. Ромен вздыхает, левой рукой отирает пот со лба. Наконец-то, говорит он себе. Ведет фонарем вправо и влево — темнота. Саркофаг стоит в центре зала. А что за искры блестят вверху? Медленно Ромен поднимает луч к потолку. Сначала он видит колонны и тут же вздрагивает. Это не колонны, а ноги статуи. Потом показался торс, грудь. Ромен выше поднимает фонарь. Так вот почему зал кажется таким необъятным!.. Красные искры превращаются в угли. Угли горят над ним. Ромен тянет фонарь, чтобы увидеть лицо статуи и рассмотреть, что за красные угли тлеют во тьме.
Как бывает в электрических фонарях, батарейка от резкого движения шевельнулась в футляре, и свет прибавился. Луч ударяет в лицо статуи. Угли, которые тлели во тьме, оказались не углями, а глазами, отшлифованными рубинами. Они смотрят сверху красным огнем. Ромен видит наконец лицо фараона. Костлявое, вытянутое вниз, жесткое и жестокое, оно стынет в зловещей ухмылке, кровавый взгляд жжет человека, испепеляет душу, Ромена от макушки до пят пронизывает дрожью, волосы шевелятся на голове.
— Ты?.. — вырывается у него хрипло — от ужаса, произвольно, как если бы он вскинул в защите руку.