Лицо под маской
Шрифт:
— Хм… А если отправить письмо?
— Им запрещены любые контакты с внешним миром. Нора, простите меня, но у вас есть что-нибудь… покрепче, чем кофе?
— Конечно! Келимас подойдет? Помнится, эту бутылку мы с вами начинали вместе… — если Пьетро Контарини хочет успокоить нервы спиртным еще до полудня, то кто я такая, чтобы ему мешать?
Я достала из бара и разлила по двум пузатым бокалам ароматный напиток; не могу же я не составить гостю компанию. Пьетро отпил большой глоток, зажмурился, глотнул еще, и вот теперь перевел дух.
— Дивный напиток! Ваши пациенты умеют быть благодарными,
— С ума сойти! — я была искренне потрясена. — Неужели кто-то добровольно идет на такие… жуткие условия? Все-таки почитатели Единого, как мне кажется, чересчур суровы в своей вере…
— Да, идут, и именно добровольно… Еще каких-то пятьдесят лет назад в этом монастыре было более двух сотен монахинь и послушниц. Сейчас осталось пятьдесят шесть.
— Пьетро, я мало знаю о монастырских правилах… Есть же кто-то, кому должна подчиняться настоятельница монастыря?
— В принципе — да, есть. Архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже, монсеньор Паоло Гвискари, — мне показалось, или, называя имя, Пьетро скрипнул зубами?
— Как-то не услышала я в вашем голосе благоговения…
— Гвискари были противниками семьи Контарини еще тысячу лет назад. И с тех пор ничего не изменилось.
— Н-да, это может стать проблемой… Кажется, по правилам церкви Единого, любой, уходящий от мира, должен отказаться и от своих семейных связей? — я задумчиво подлила в бокалы келимаса.
— Должен, конечно. Только вот в реальности это редко случается. И уж точно Паоло Гвискари о своей семье не забыл.
— Понятно, — я встала и прошлась по кабинету, посмотрела в окно.
Мне ведь нет дела до вражды двух семейств нобилей. По большому счету, и до судьбы испорченного мальчишки Карло Контарини мне нет дела, и до юной женщины, запертой в холодных стенах монастыря — навсегда, навечно… Повернувшись к Пьетро, я решительно сказала:
— Вот что… Медики стоят над религиями, семьями и пристрастиями. Узнайте, кто лечащий врач Гвискари, и я попробую найти козу, на которой к нему можно подъехать.
Проводив гостя, я решила прогуляться и посмотреть, где же были конторы мореходов и купцов четыреста лет назад? Я знаю, что дож Джованни Контарини, предшественник Лоредано, примерно лет сто пятьдесят назад построил новый торговый порт, названный пышно Воротами Венеции. Сюда и перенесли причалы, якорные стоянки, ремонтные доки, склады и прочее, без чего не может жить один из самых крупных объектов морской торговли в Старом свете. Понятно, что туда же переехали и конторы торговцев.
Для территории нового порта был насыпан отдельный остров западнее Санта Кроче. Тут с названием не заморачивались, и новый порт размещался на Isola Nuova, Новом Острове.
По акватории нового порта мы проплывали, когда мне показывали город с воды, и где это, я помню. А вот где был старый порт?
— Синьора Пальдини? — позвала я негромко, спускаясь вниз.
Из кухни выглянула Джузеппини.
— Простите, синьора, она вышла. В храм пошла, с дочкой у нее совсем плохо, вот и решила помолиться Великой Матери…
— Я не знала… а что случилось с ее дочерью?
— Да не говорила она, но вроде бы роды были неудачные. Ребеночек сразу умер, а у дочки вот горячка родовая, и никто помочь не может.
— Я вас поняла. Спасибо, Джузеппина. Пожалуйста, когда синьора Пальдини вернется, пусть зайдет ко мне в кабинет, — я пошла к лестнице, потом приостановилась и вернулась на кухню. — Джузеппина, вы ведь отсюда родом, из Серениссимы?
— Да, синьора.
— Скажите мне, где был старый порт?
— Так за Кастелло, на Rimembranze! Там почти ничего и не осталось сейчас… хотели парк сделать, потом выставки какие-то, но так и не сделали.
— Спасибо, я поняла. Так я жду синьору Пальдини!
Вернувшись в кабинет, я открыла карту Венеции и нашла остров Rimembranze. Вроде бы добраться просто, думаю, на гондоле это займет минут пятнадцать-двадцать. Но я не уверена, что хочу показывать кому-то свой интерес к этому месту. А с другой стороны, Массимо ни разу не показал какой-либо заинтересованности в том, куда я иду и зачем. Он доставлял меня до нужной точки, надвигал шляпу на глаза, закутывался в плащ и спал.
Нет, пешком туда не дойти — от дома до Сан Марко мне минут двадцать ходу, и потом еще пара миль по набережным… Да там посмотреть, где что, да еще обратно. Не годится.
— Войдите! — откликнулась я на стук в дверь кабинета.
— Синьора, вы просили зайти? — в дверях появилась домоправительница, невозмутимая, как всегда.
— Да, зайдите и присядьте, пожалуйста.
— Я постою, если можно, — она сложила руки под белоснежным фартуком.
— Синьора Пальдини, расскажите мне, что случилось с вашей дочерью?
Каменное лицо дрогнуло. Я слушала и в очередной раз возмущалась, про себя, естественно, как можно быть настолько зашоренной? «Раз так все случилось, значит, на то воля Великой Матери, никто не смеет идти против нее».
— Где она лежит? — прервала я рассказ домоправительницы о сегодняшней молитве.
— Дома, синьора, в госпиталь ее не взяли, сказали, бесполезно.
Вот теперь она промокнула глаза фартуком и снова застыла неподвижно. Я взяла в руки коммуникатор.
— Пьетро? Да, я понимаю, что вы еще ничего не выяснили. У меня другой вопрос. Вы знаете того коновала, который руководит городским госпиталем… эээ
— Госпиталем Заниполо? Ну, конечно. У вас что-то случилось?
— Да, — знаком руки я остановила синьору Пальдини, попытавшуюся броситься на колени. — У моей домоправительницы очень плоха дочь. Послеродовые осложнения. Так называемый врач из госпиталя Заниполо отказал в госпитализации на прекрасном основании, что это, якобы, бесполезно.