Лицо под шерстью (Врата Анубиса - 1)
Шрифт:
N противоположной стороны улицы ответили следующие девять нот.
На сей раз сомнений не оставалось - он не единственный здесь, в 1810-м, человек из двадцатого века. Сердце тяжело билось, стучало в висках - он не мог справиться с волнением, стал суетливо метаться и перебежал на другую сторону улицы, дико озираясь по сторонам. Прохожие недоуменно оглядывались, видимо, принимали его за сумасшедшего. Он старательно изучал каждое лицо, пытаясь по неким неуловимым признакам выявить человека из другого времени. Напрасные попытки - все выглядели так, как если бы прожили здесь всю жизнь.
В растерянности Дойль сделал пару шагов к Коулман-стрит,
***
Дойль лежал скрючившись на тротуаре и не слышал грохота отъезжающего экипажа. Он смутно понимал - что-то взорвалось, вокруг все залито кровью, наверно, это его кровь. Грудь нестерпимо болела. Руки не слушались, но он с трудом подтянул оцепеневшую руку к груди и сбросил обожженные порохом клочья рубахи и дымящиеся обломки пистолета. Вроде бы раны не смертельны - только ожоги да незначительные царапины. В ушах звенело, причем справа гораздо сильнее. Действительно, вся правая сторона головы омертвела, как от лошадиной дозы новокаина. Дойль осторожно ощупал голову и почувствовал на руке горячую кровь - уха на месте не оказалось. Боже мой, что же произошло?
Он откатился в сторону и попытался встать на ноги. Чьи-то руки подхватили его и достаточно грубо потянули вверх. Дойль ошеломленно прислушался к разговору.
– Ну как, приятель, ты жив?
– Что ты глупости говоришь! Как он может быть жив? Посмотри, ему прострелили голову. В него стреляли из той кареты.
– Чепуха! Я все видел - у него грудь взорвалась. Он нес бомбу! Это французский шпион.
– Да нет, смотри-ка! У него на шее висит разбитый пистолет.
– Он развернул Дойля так, чтобы видеть лицо, и настойчиво спросил: - Какого черта ты таскаешь пистолет на шее?
Дойль хотел только одного - поскорее убраться отсюда.
– Я... только что купил его, - невнятно пробормотал он.
– Я хотел... мне казалось, так будет удобнее донести пистолет до дому. Ох... я ничего не знаю... наверное, он нечаянно выстрелил.
– Ну, что я вам говорил, - немедленно отреагировал добровольный следователь, - этот малый просто идиот! Видишь, что ты натворил, - продолжал он, обращаясь к Дойлю.
– Тебе удалось приобрести прекрасное оружие Этот твой пистолет развалился на части, выстрелив только один раз. Ладно, приятель, что уж теперь рассуждать. Ты сейчас пойдешь со мной к доктору, и он быстро приведет в порядок твою голову.
– Нет!
– Дойль не мог сейчас припомнить, использовались ли вообще антисептики в 1810 году, и хотя он понимал, что не в состоянии сейчас ясно соображать, понимал он также и то, что не испытывает ни малейшего желания подхватить какую-нибудь проклятую инфекцию от немытых рук или нестерильных ниток для наложения швов. Поэтому он твердо сказал: - Не надо меня никуда вести. Просто дайте мне немного бренди. Крепкого бренди... Можно и виски -
– Все понятно! Знаю я эти штучки, - вмешался старик. Он только что подошел и никак не мог видеть, что на самом деле произошло.
– Он просто хочет нас обдурить. Похоже, этот проходимец остался без уха давным-давно, а теперь шляется то тут, то там и изображает, что ему, видите ли, только что оторвало ухо. Так и ходит по всему Лондону - выпивку выклянчивает у доверчивых людей. Знаем мы таких! Нас так просто не обманешь.
– Нет, ему оторвало ухо только что, - возразил кто-то.
– Смотри, у него кусок уха болтается.. Ой! Что это с ним? Похоже, его тошнит.
К сожалению, это было действительно так. Сочувствующее беспокойство толпы явно пошло на убыль, и чуть позднее Дойль смог, собрав все силы, попытаться выбраться из толпы, не обращая внимания на удивленные взгляды. Он сбросил пальто, содрал остатки рубашки и туго обвязал голову, чтобы остановить кровь, которая капала на тротуар и покрывала липким слоем руки. Он опять натянул пальто и, чувствуя головокружение от потрясения и потери крови, шатаясь, побрел прочь в поисках винной лавки. Конечно, он еще плохо соображал, но испытывал явное удовольствие от осознания того, что после покупки пистолета, останки которого все еще болтались у него на шее, у него все-таки осталось некоторое количество денег, вполне достаточное для приобретения двух порций бренди. Одной - смочить повязку на голове и другой - для приема внутрь.
***
Через два дня он опять услышал мотив песенки "Битлз".
К Казиаку Дойль пришел в воскресенье днем. Он пинком распахнул парадную дверь почтенного заведения и, шатаясь, ввалился в зал. Услышав шум, старый хозяин гостиницы с тревогой оторвал взгляд от конторских книг. Он увидел Дойля, и тревога мгновенно сменилась еле сдерживаемой яростью. Старик оборвал бессвязные объяснения Дойля коротким приказом отправить его в постель в запасной комнате и присматривать за ним, "пока его душа не расстанется с телом или пока его проклятые ноги не смогут его донести до задней двери". Согнутым пальцем он поддел Дойля за подбородок и приподнял его бледное лицо.
– Меня не интересует, каким образом, Дойль, но ты покинешь это место так быстро, как это только возможно. Ты понял меня?
Дойль гордо выпрямился и с чувством собственного достоинства произнес ответную речь, из которой он, впрочем, не мог впоследствии припомнить ни единого слова. После чего глаза его внезапно закатились, он стал падать назад и с грохотом рухнул, как срубленный дуб. Пол загудел, как барабан, когда он потряс его всей длиной своего тела, и ногти стукнули, как кастаньеты, царапнув по полированным доскам.
С видимым облегчением Казиак объявил Дойля мертвым и приказал вынести его за порог и там подождать вызванного констебля. Но когда двое мальчиков с кухни потащили его к двери черного хода, он сел, огляделся по сторонам и настойчиво сказал: "Рейс 801 на Лондон - у вас должен быть для меня билет. Он оплачен Дерроу из ДИРЕ. В чем дело?" Произнеся столь внушительную тираду, он с чувством исполненного долга соскользнул на пол и затих.
Казиак устало и безнадежно проклял Дойля и отсутствующего Джеки. Затем велел мальчикам взять бредящего незваного гостя и поместить в самую маленькую, какая только найдется, свободную комнату и время от времени за ним приглядывать, в ожидании того часа, когда он соблаговолит наконец переселиться в лучший мир.