Лицо под шерстью (Врата Анубиса - 1)
Шрифт:
– Извини, что?
– Сейчас же отпей глоток!
– Дойль повысил голос, чтобы перекричать вопящих на улице.
– Ты что, думаешь, я хочу тебя отравить? Ха! Смотри.
– К его вящему облегчению, Беннер осушил чашку без малейших колебаний.
– Ты не знаток чая, Дойль, вот что я скажу.
– Полагаю, что нет. Проклятие, что там творится на улице? Да, а теперь расскажи мне об этом бородатом...
Тут за его спиной, у парадной двери кто-то дико закричал, и прежде чем Дойль успел обернуться, раздался оглушительный удар, и витрина разлетелась на мелкие осколки. Похоже, скандал на улице разрастался. Пока Дойль суетливо
– О Боже!
– закричал кто-то.
– Остановите его, он отправился на кухню!
Дойль видел неистово бурлящую толпу у входа, кто-то размахивал ножкой стула, как дубиной, но в сумятице первых секунд он не мог разглядеть, что является центром всего этого, но тут люди расступились, и он увидел изготовившуюся к прыжку обезьяну с шерстью цвета рыжего сеттера. Что-то невнятно бормоча, обезьяна прорвала оцепление и в два прыжка покрыла половину расстояния до столика Дойля и Беннера. За мгновение до того как Беннер выстрелил, Дойль успел заметить, что шерсть обезьяны в нескольких местах испачкана кровью и изо рта тоже сочится кровь.
Дойль почувствовал хлопок воздуха на щеке, пуля попала в грудь обезьяне и сбила с ног. Существо навзничь грохнулось на пол, судорожно выгнулось и обмякло.
Мгновение звенящей тишины - все замерли, Беннер схватил Дойля за локоть, потащил на кухню и через черный ход вывел в узенький темный переулок.
– Пошли, - сказал Беннер.
– По этому переулку мы выйдем на Корнхилл-стрит.
– Подожди минутку, ведь это был Джо - Песья Морда? То есть я хотел сказать - волосатый человек... Почему он пришел?
– Не имеет значения. Нам надо уходить отсюда.
– Но это значит, что теперь он уже в новом теле! Как же ты не понимаешь...
– Я понимаю это лучше, чем ты, Дойль, поверь. Все под контролем. Позже объясню.
– Но... ох, ну ладно. Эй, подожди! О черт, когда же я с тобой увижусь? Ты сказал - вторник?
– Да, да, вторник, - нетерпеливо отмахнулся Беннер, - поторапливайся.
– Где во вторник?
– Не беспокойся об этом. Я найду тебя. Ах, ну да... Во вторник прямо здесь в десять утра. Теперь ты успокоился?
– Хорошо. Но не мог бы ты ссудить мне еще немного денег? Я не...
– Да, да, конечно... не можешь же ты морить себя голодом. Вот, возьми. Не знаю, сколько здесь, но думаю, этого будет вполне достаточно. А теперь уходи.
***
Седой официант нес полный совок осколков стекла, а из салфетки он соорудил повязку наподобие чалмы - ну прямо Великий Визирь, принесший в подарок султану блюдо с алмазами.
– Извини, сынок, но все это меня слишком взволновало, чтобы я мог что-нибудь толком заметить.
Он ссыпал осколки стекла в ящик для мусора и нагнулся, чтобы опять наполнить совок.
– Но он направлялся к тем двум людям за столиком? Официант вздохнул:
– Может, направлялся к ним, а может, просто пошел на прорыв в этом направлении.
– А можешь ты вспомнить что-нибудь о том человеке, который пристрелил его?
– Только то, что я уже сказал - высокий и светловолосый. А парень с ним был темный и тощий, болезненного вида. Мне уже пора идти домой.
Похоже, больше ничего здесь узнать не удастся, поэтому Джеки поблагодарила официанта и понуро вышла на булыжную мостовую Биржевого переулка, где несколько человек осторожно загружали в фургон тело Кении - каким бы там
"Проклятие, - подумала Джеки.
– Он переместился, и теперь я вообще не имею представления, в чьем теле он может быть".
Она засунула руки поглубже в карманы пальто, обогнула фургон, посмотрев через плечо на кучку зевак, и зашагала по Треднидл-стрит.
***
На полдороге домой Дойля начала колотить дрожь, и, добравшись до своего насеста на крыше, он выпил пива, покурил, потом закрыл лицо руками и глубоко вздохнул. Теперь он немного успокоился и мог все обдумать. Боже мой, так вот на что это похоже, когда появляются эти проклятые создания! Ничего удивительного, что бедняга Джеки слегка рехнулся, после того как прикончил одного такого, да вдобавок ему показалось, что это его друг Колин Лепувр смотрит на него из умирающих глаз этой твари. Или, черт побери, оно так и было на самом деле?
Дойль поставил кружку и окинул взглядом окрестности. И где же теперь Джо Песья Морда? Начал ли он уже обрастать шерстью, и подыскивает ли он новое тело?
***
На выветренном камне порога маленького белого домика, почти в двух тысячах милях к юго-востоку от орлиного гнезда Дойля, сидел лысый старик, флегматично покуривая трубку, и смотрел вниз на склон пыльной желтой травы, на галечный пляж и на воду. Теплый сухой ветер дул с запада, гоня мелкую рябь по водной глади залива Патры, и когда ветер немного стихал, слышалось тихое позвякивание овечьих колокольчиков с предгорий.
В третий раз за этот долгий день мальчик Николо выбегал из дома. На этот раз он толкнул доктора, и тот чуть было не выронил трубку. Мальчишка даже не подумал извиниться. Доктор натянуто улыбнулся, обещая себе, что если этот греческий гаденыш еще хоть раз себе такое позволит, то его любимый "падроне" умрет мучительной смертью.
– Доктор, - запинаясь, пробормотал мальчик, - идите скорее, он мечется по кровати и говорит с людьми, которых нет в комнате! Он умирает!
Он не умрет до тех пор, пока я ему это не позволю, подумал доктор. Он посмотрел на небо - солнце уже находилось в западной части безоблачного греческого неба, и он решил, что сейчас самое время приступать. Не то чтобы действительно имело значение, в какой час дня он сделает это, но старые мертвые законы, которые сейчас воспринимаются всего лишь как суеверия: не произносить имя Сета на двадцать четвертый день месяца Фармути, и лучше избегать увидеть мышь на двадцатый день месяца Тьяби, - побуждали его не приступать к черной магии, пока Ра над головой и может увидеть.
– Прекрасно, - сказал доктор, откладывая в сторону трубку и с трудом поднимаясь на ноги, - я пойду посмотрю его.
– Я тоже пойду, - заявил Николо.
– Нет. Я должен быть с ним один.
– Я тоже пойду.
Смешной мальчишка положил руку на рукоять изогнутого кинжала, который он всегда носил за красным кушаком, и доктор едва не расхохотался.
– Ну, если ты настаиваешь... Но ты должен уйти, когда я буду лечить его.
– Почему?
– Потому, - сказал доктор, зная, что подобное обоснование будет хорошо воспринято мальчиком, хотя, скажи он такое английскому милорду, тот бы схватился за пистолет.
– Медицина - это магия, и присутствие третьей души в комнате может нарушить целебные чары, и они принесут зло.