Лицом на ветер
Шрифт:
— Нет!
— Да кого ты… пытаешься… обмануть?
Каждым своим движением он доказывал ей, кто сильнее, кто господин, кто прав. Она продолжала смотреть ему в лицо, и он чувствовал, как с каждым его ударом через губы свенки вырывалось горячее, обжигающее кожу щеки дыхание. Это не стоны, не крики страсти, но это уже было что-то. Когда он особенно сильно и глубоко входил в неё, выдох её был коротким и более горячим, ему даже казалось, что к нему примешиваются какие-то звуки. Вот ведь варварка! Ведь чувствует что-то, но никогда
Она в этот раз ни разу не сжалась, не стиснулась, чтобы остановить его, знала теперь, что ему это нравится. Но ничего, я и так смогу сделать тебе приятно. Или себе…
— Скажи ещё, что… тебе не нравится? — спросил её опять. Свенка в ответ дёрнула подбородком и устало сморгнула. — Ты же кончаешь, как и я… правда?
Рианн только молча выдержала его взгляд, раз за разом обжигая его лицо своим дыханием через чуть распахнутые губы. Вот тебе, вот… О, да, наконец-то, он услышал её долгожданный стон, тихий, правда, как от боли, а совсем не от удовольствия.
Центурион ускорил ритм, стал входить быстро и глубоко, ещё больше стараясь раскрыть её себе навстречу, ещё выше поднял её правую ногу под колено. Тут уже девчонка закрыла глаза, и он не стал ей ничего говорить, чувствовал, что осталось совсем чуть-чуть. Ещё… Ещё… Глубже… Быстрее… Вот тебе… Вот…
Сознание отключилось, волна нахлынувшего удовольствия поднимала его всё выше и выше в безоблачные высоты, к самому солнцу. Весь мир взорвался ярким светом, всё перевернулось вдруг, и его понесло вниз, с небес на землю.
Он хрипло дышал, уткнувшись лицом ей в грудь, в ткань её платья, стонал, переживая судороги оргазма. Уже по привычке он успел выйти из рабыни в последний момент, и теперь семя его толчками ударяло свенке во внутреннюю сторону бедра.
Немного придя в себя, Марк посмотрел девушке в лицо, спросил негромко:
— Ты успела? Я не понял…
Рианн, хрипло дыша от пережитого, дёрнула отрицательно подбородком.
— Почему?
Что за глупый вопрос? Она коротко усмехнулась. Что он хотел услышать? Что думает только о себе? Что ей больно от его кожаной сбруи? Что эта поза болезненна для неё? Ему хорошо, а ей больно…
— Пустите меня…
Он отпустил её, и опять поставил на ноги. Рианн покачнулась от слабости, но центурион не дал ей упасть, удержал за плечи.
— А сейчас можно и поужинать…
Ушёл переодеваться в домашнюю тунику, а свенка устало прислонилась к стене, переводя дыхание. Сейчас ему хочется пожрать… Потрудился, значит. А у неё всё тело болит, и голова закружилась. Перемазал её всю, а теперь подавай ему ужин. Чувствовала под платьем влажное бедро. Гад. Она никогда не сможет привыкнуть к нему. Что это было? Он накинулся прямо с порога! Он непредсказуем, как погода Германии. Что он может выкинуть? Что от него ждать?
Рианн стояла там же, когда он опять вошёл на кухню. Заметил, что она всё тут же,
— Рианн? — позвал с тревогой. — Что случилось?
Хотел взять за плечи, развернуть к себе, глянуть в лицо, но свенка остановила его, выбросив ладонь:
— Не прикасайтесь ко мне!
Он впервые позвал её по имени.
— Что? Тебе плохо?
Она глянула на него исподлобья и ответила:
— Что это вдруг вы стали таким заботливым?
— Мне показалось, ты сейчас упадёшь.
Она усмехнулась, шепнув:
— Не дождётесь…
— Вот как! Ничего себе! — Тоже усмехнулся на её слова. — Давай поужинаем, а?
— Ужинайте, — дёрнула подбородком в сторону стола, — всё уже готово.
— Я хочу с тобой. Без тебя я есть не буду.
Центурион уже снял кирасу, пояса и даже успел переодеться в другую тунику, а Рианн всё это время не могла придти в себя, настолько была ошеломлена произошедшим. Он же набросился на неё, как безумный. Если бы её тело само не предугадало его действий, он что, ворвался бы в неё, в сухую? Его может хоть что-то остановить?
— Интересно, со своей женой вы поступали точно так же? — Она медленно дошла до стола и села на узкую лавку. Римлянин тут же сел напротив неё через стол.
— Тебе что, не даёт покоя моя жена? Да, представь себе, после нашей свадьбы я вёл себя с ней примерно так же. Я женился рано и занимался любовью со своей женой каждый день. — У него было хорошее настроение, и свенка не могла его испортить.
Рианн какое-то время смотрела ему в лицо, потом спросила:
— Как вы сказали? «Занимался любовью»? Это так у вас называется? А со мной вы чем занимаетесь? Просто делаете, что хотите? Или как?
— Ну, ты же мне не жена, ты — просто моя рабыня. Вот и всё. Я вправе делать всё, что хочу. Моя Атия — римская гражданка, она из хорошей семьи, она мать моего сына. А ты, — он пожал плечами, — просто варварка, германка, свенка, ты даже не умеешь читать и писать.
Рианн помолчала, потом, проглотив обиду, прошептала:
— Атия, значит… Может быть, я не умею читать и писать, может быть, я и варварка, по-вашему, но именно я, а не она, готовлю вам есть, штопаю вашу одежду и покупаю вам хлеб… — Он перебил её:
— Да, и ещё развлекаешь меня по ночам, не забудь. Что поделаешь, как говорится, за неимением жены сойдёт и рабыня… Даже свенка…
Рианн прикрыла глаза, стискивая зубы. Сойдёт, значит?
— Если уж вы так страстно любите друг друга, чтож ваша супруга Атия не живёт здесь с вами? Ну и готовила бы вам и ублажала по ночам? Что ж она там, а вы тут? И приходится вам, бедному, успокаивать себя рабыней, варваркой, свенкой? — Вот это она ему выдала, сама от себя не ожидала. Она хорошо помнила тот раз, когда говорила о его жене, и хорошо помнила, чем всё закончилось, и тогда тоже всё было на кухне, на вот этом столе… Зачем она опять это делает?