Лицом на ветер
Шрифт:
— Расслабься… Просто расслабься… Что ты сжимаешься? Тебе не будет больно…
Конечно же, он врал, больно будет не только ей одной, ему тоже, хотя ей будет больнее. Но это будет приятная боль, по крайней мере, для него. И это только в первый раз…
Центурион одной рукой опять держал её за горло, прижимая к стене, а пальцами другой осторожно подбирался к дырочке. Сначала один палец, потом другой, потом сразу оба. Девчонка хрипло дышала от его проникновений, вздрагивала с каждым движением. Какая она влажная, какая горячая, какая тесная, кажется, там даже места пальцу мало, не то что… Ничего, скоро он будет там, там… Его пальцы скользили в ней влажно и неторопливо,
Она ещё больше увлажнилась и стала не такой тесной, как была. Пора. Самое время. Его младший брат уже изголодался. Сейчас, дружок, ты тоже будешь там, будешь первым, где никто ещё не был…
Центурион подхватил ноги рабыни под колени, подтянул свенку к себе ещё ближе, чтобы была ещё плотнее. Он поласкал член ладонью, чувствуя, как нетерпеливо вздрагивает он при каждом прикосновении. Как бы не кончить раньше времени.
Девчонка застонала с болью через стиснутые зубы, когда центурион начал медленно продавливаться в неё, прорывая природные преграды. Проклятье! Ещё чуть-чуть! Да расслабься же ты, мне и самому больно от этой тесноты, а уж тебе-то… Шаг за шагом он заполнил её всю, погрузился в неё до самого конца. Но медлил, давал рабыне время привыкнуть к новым ощущениям. Девчонка хрипло выдохнула и откинула голову назад, чуть приоткрыла влажные, полные слёз боли глаза. Снова зажмурилась. И вот тогда Марк первый раз толкнулся в ней, она задержала стон стиснутыми зубами, мотнула головой, не открывая глаз.
Ничего. Сейчас пойдёт легче. Просто надо потерпеть. Он сделал ещё два глубоких толчка, проникая так глубоко, как только мог, словно проверял, а хватит ли ему места? Потом вышел на половину и несколько раз толкнулся только концом. Дал свенке передохнуть и снова вошёл глубоко, с силой. Он держал её за колени, набирая скорость, брякал и звенел всеми своими пряжками и замками. Вот так… Вот так… Вот так…
— Посмотри на меня… — приказал ей хрипло.
Она подчинилась, глянула из-под ресниц ему в лицо, но тут же закрыла глаза и отвернулась. Марк отпустил её горло уже давно, как только овладел ею. Куда она теперь уже денется? Толчок за толчком он доказывал ей, кто её хозяин, кому она принадлежит, кто здесь властелин. Боль уже прошла, входить стало легче и даже приятно, очень приятно. И ей, наверное, тоже стало так, должно быть так, но она ни одного звука не издала за это время, как мёртвая. Так дело не пойдёт, хотелось знать, что стараешься не зря, что всё не просто так, что есть смысл.
Он протянул руку и взял свенку за подбородок, поворачивая лицом к себе безвольную голову германки, она только вздрагивала от его глубоких и сильных точков. Ничего, живая, от этого ещё никто не умирал. Просто так, молчанием и безучастностью, она выражает свой протест.
Марк ускорился, усилил глубину и частоту толчков, входил яростно, с силой, так хотел, чтобы она хоть чем-то, хоть как-то отозвалась, уж не стоном удовольствия, так пусть хоть гримасой боли, хоть стоном муки. Но нет! Проклятая свенка! Да ну тебя… Рабыня… Что с тебя возьмёшь?
У меня ещё будет время занятся тобой, заставить тебя стонать и извиваться от сладострастия в моих руках. Подожди. Всё ещё будет… Потом…
Центурион склонился над свенкой, опёрся на руки слева и справа от неё, не замедляя движений, не сбавляя скорости. Она уже лежала просто на спине, повернувшись вдоль стены, и простое деревянное ложе не выдерживало напора центуриона, скрипело и стучало с каждым движением. Скоро соседи начнут стучать в стену… Но он не думал об этом.
— Смотри на меня… — приказал ей опять, но на этот раз она не повиновалась, и он повторил жёстко:- Смотри на меня…
— Зачем? — Она открыла глаза, отвечая, и встретилась с ним взглядом.
— Я хочу видеть… видеть твои глаза…
Он остановился и, склонившись, нашёл её губы, стал целовать, но рабыня не отвечала на поцелуи, наоборот, отворачивалась, не даваясь, поджимала губы, подставляя щёки и подбородок, но не давалась.
Проклятая девчонка! Да чтоб тебя…
Он накажет её по-своему, так, как может только мужчина наказать женщину. Посмотрим, что ты скажешь теперь? Он выложился весь, он задал такой ритм и такую скорость, такую глубину и силу, что наконец-то услышал, как с губ свенки сорвался еле слышный стон. Да, не из железа же вас там в ваших лесах и болотах куют, ты тоже сдашься, все вы такие, да, ты… ты…
Он уже не мог остановиться, быстро работая бедрами, сотрясал девчонку и старое ложе; сознание уплывало куда-то далеко-далеко, он, наверное, сейчас даже не вспомнил бы, как его зовут. Толчок за толчком, глубоко, размашисто, со всей силой, со всей своей мощью, он овладевал ею, её покорным молчаливым телом. Сейчас… Сейчас, ещё чуть-чуть… совсем чуть-чуть… Да… Да! Вот так…
Он только и успел в последний момент покинуть её, не зная, как получилось это вовремя. Уж как свенка, а он-то уткнулся лицом в её плечо и глухо застонал, закрывая глаза. Горячее семя толчками ударяло в бедро рабыни.
Сознание медленно возвращалось к нему, сердце стучало в висках и в ушах где-то, отдаваясь по всему телу. Вот это да, давно он не переживал подобного.
Она, конечно же, не успела, она не кончила, в первый раз это редко бывает, ну да и ладно с ней. Она рабыня, что от неё хотеть. Подумаешь. Один гонор и неповиновение. Вспомнил, как она не хотела смотреть ему в лицо и не давала целовать себя… Вот ведь сучка… Он приподнялся на локте и посмотрел в её лицо. Всё это время, оказывается, пока он «умирал» после оргазма, она лежала под ним и смотрела ему в лицо. Сучка! Сейчас у неё не возникает вопроса «зачем»? В момент слабости и бессилия, когда бери хоть голыми руками, она так прямо и бесстыдно смотрит!
И центурион, разозлившись, снова взял её за горло, сдавил пальцами так сильно, что свенка захрипела, вцепилась ему в запястье и даже беспомощно засучила ногами, забилась под ним. Марк отпустил её и поднялся на ноги, поправляя на себе одежду.
— Кто-то заикался про завтрак…
Часть 2
Она всё ещё лежала на спине, глядя в потолок. Задравшееся платье открывало ноги почти до самого. Но словно догадавшись о его взгляде на себе, рабыня вдруг согнула и подтянула ноги, поворачивая бёдра боком, закрылась ими. Потом стала медленно подниматься, села и вдруг невольно вскрикнула от боли такой неожиданной там. Марк удивлённо нахмурился. Он знал, что это бывает больно в первый раз, но не знал, что это больно и после…
У его жены такого не было, да и не так с ней было тогда, в их брачную ночь, не такой была боль, как сегодня, как сам он почувствовал, да и Атия не показывала подобного страха и боли. Только сейчас после этой свенской девчонки он засомневался, а была ли его жена невинной до свадьбы? Не зря этот хлыщ Авл увивался за ней днями напролёт, да и сейчас она, наверное, с ним, с кем же ещё?
Он стиснул зубы от досады и начал расстёгивать ремни кирасы на боку. Подозрения об измене жены не давали покоя. Раздражение искало выхода, пальцы не слушались.