Лифчик для героя. Путь самца - 2.

Трахтенберг Роман Львович

...Кто-то позвонил в дверь клуба. Я побрел открывать, ведь охраны нет, все уволены. За дверью стоял мой водитель Леха.

— Ну чего? Выносим?

— Давай.

И вдвоем мы принялись перетаскивать вещи к маме моего драйвера, живущей напротив клуба и имеющей свободную комнату, чтобы приютить все это бесхозное пока что добро: мои книги анекдотов; картины известного питерского художника-авангардиста Кирилла Миллера (изобразившего меня во всевозможных причудливых видах, их иногда покупали ради прикола ярые поклонники)... Увидев картины, мама спросила, что это, а узнав ответ, огорчилась, что так ни разу и не сходила посмотреть на шоу. Хотя ей около 70, но она как из песни Сукачева: «Моя бабушка

курит трубку!..»

Вера Григорьевна не курит, но любит бокс и хоккей. Нередко мама звонит Лехе, а он ей кричит в трубку: «Мама! Не отвлекай! Бокс!»

— Где?! По какому каналу?! — И она тоже мчится к телевизору.

Какое-то время я даже жил у нее, пока моя квартира ремонтировалась, и не уставал удивляться . Она может пойти с утра в магазин с авоськой и оказаться где-нибудь под Суздалью в пешем турпоходе. Дома у нее растет марихуана, посаженная сыном, и мама поливает ее согласно графику. Ей объяснили, что это такое, и она удивилась, сказав, что в ее время только бухали, а сейчас вон оно как... Но не осудила. И еще пообещала вытирать пыль с картин, пока им не найдется достойное применение.

...Когда мы закончили с грустным переездом, разгребли все закрома родины, в клубе почти ничто уже и не напоминало о веселых днях. Но тут... под сценой я обнаружил еще один мешочек с вещами. С виду шмотки женские, но очень уж большого размера, ни одной из танцовщиц они бы не подошли, а среди них — сильно потертая толстая тетрадь с пожелтевшими страницами в некогда дорогом кожаном переплете. Страницы не развалились от старости лишь благодаря качеству тетрадки. Это оказался дневник. Конечно, читать его было грешно, но поймите мое изумление: стриптизерки — и еще что-то пишут?! К тому же на последних страницах я обнаружил свое имя и поэтому не мог сдержать любопытства. Кто автор дневника, я понял уже через несколько страниц — это Хельга, транссексуалка, которая работала еще в питерском заведении. О ней я знал немного, лишь то, что она «переделалась» из мужика в бабу, когда ей было сорок лет. Это почти столько же, сколько мне сейчас. Как в таком возрасте можно пойти на такие кардинальные перемены?! Как можно поставить на карту и карьеру (по моим данным, до операции Хельга была ведущим инженером на заводе), и семью? Как такое возможно, что может толкнуть человека на этот шаг, всегда оставалось для меня загадкой, потому я и поступил так некрасиво, сунув свой красивый мужской нос в чужие записи транссексуала. Надо сказать, текст был еще тот: то он шел от мужского лица, то от женского; то напоминал вырезки из медицинской энциклопедии, то отрывки любовных романов; стиль его тоже был странный, то пафосный, словно написан в назидание потомкам, то абсолютно интимный. Казалось, что писали его несколько человек...

Детская неожиданность...

— Больной, что вас беспокоит?

— Мне кажется, что у меня рак.

— Где?

— В заднице.

— Раздевайтесь... Нет, знаете ли, рака нет, но у вас здесь кирпич!!!

— Вот за ним он и живет.

... Мое первое воспоминание: в зеркале отражаются молодая симпатичная женщина и короткостриженый мальчик. Женщина примеряет парик, а мальчик смеется и пытается ей помочь.

Воспоминание второе: теперь в зеркале отражается только мальчик. Он красит губы...

Воспоминание третье: у зеркала сидит грустная девочка. Она задумчиво расчесывает волосы, вдруг что-то очень сильно пугает ее, кажется, это звонок в дверь...

Дальше воспоминания идут сплошным потоком. ... Городская общественная баня, набитая людьми; то меня моет мама в женском отделении; то папа — в мужском... Папа редко появляется дома, он всегда «в море» и «за границей»... Я еще не понимаю, что значит быть «в море», и мне кажется, что он уходит под воду, где работает, а ему за работу дают красивые вещи и игрушки. Таких игрушек нет ни у кого во дворе, и все дети меня любят и хотят со мной играть... Помню, как помогаю маме готовить, как она учит меня вышивать крестиком... Она разрешает играть ее украшениями и вещами... Мне вообще

можно очень многое. Мы с мамой друзья и целый день проводим вместе, ведь я не хожу, как другие дети, в садик. Я «домашний» ребенок, так говорят обо мне в поликлинике, не переболевший никакими детскими болезнями... Я живу в блаженном коконе... Иногда «из моря» возвращается папа. Мне не понять, любит он меня или нет... В этот раз, узнав, что я учусь вышивать, он почему-то сильно сердится и ругает маму, но на другой день приносит мне в подарок настоящего щенка овчарки!!! Это девочка, мы назвали ее Магдой.

Вместе со щенком и бабушкой летом мы ездим на дачу, где у меня много «летних» друзей... Однажды, собравшись вместе с ними на задворках чьего-то дома, мы играем во взрослых. В чем смысл того, чтобы лежать друг на друге, я не понимаю, но участвую наравне со всеми. Лежу на соседке, она тяжело дышит, изо рта у нее пахнет шоколадными батончиками, мне хочется есть, а бабушка, наверное, уже приготовила обед и ждет меня, но все равно надо доигрывать в глупую игру про взрослых. Да еще потом дети, покрасневшие и перевозбужденные, загадочным шепотом делятся впечатлениями, а мне скучно, и желудок просто ноет... Наконец, я оказываюсь на кухне, где бабуля интересуется, почему так долго, и я честно рассказываю. Она в ужасе всплескивает руками и говорит, что про подобное при маме, а особенно папе, лучше молчать!..

А потом помню магазин, где толпятся взрослые, дети и мы с мамой. Меня собирают в первый класс. Мне ужасно нравятся белые фартуки и розовые туфли, выставленные в витрине, но мама говорит, что это для девочек, а я мальчик. И идет в совсем другой отдел и покупает скучный костюм и нелепые черные ботинки.

Так грубо и несправедливо заканчивается мое счастливое детство. Я выхожу из магазина в слезах, оглядываясь на яркие туфли, выставленные в витрине, и мне, кажется, что здесь произошло какое-то жестокое недоразумение...

То ли девочка, а то ли виденье...

— Сними платье. А теперь снимай лифчик. Теперь трусики... И никогда, слышишь, никогда не надевай мои вещи! Понятно, сынок?

...В пятый класс я перешел круглым отличником! И все лето можно спокойно развлекаться на даче... К сентябрю мама стала кричать, что мой рост превысил все нормы. Я уже не влезал в свою школьную форму, и пришлось покупать новую. Но все это приятные хлопоты. Неприятные появились по ночам... Даже не уловил, в какой момент мне стала сниться девочка, что расчесывала волосы у зеркала. Я хотел вспомнить, кто она? Может, дочь какой-нибудь маминой подруги или моя подруга по двору, которую я забыл? Она открывает подкрашенные губы и что-то говорит, но мне не слышно... По утрам я просыпаюсь в поту, испытывая странные волнующие ощущения...

В тот день сон был особенно ярким, и я впервые прогулял школу; идти туда не было ни сил, ни желания. Мама с утра уехала к подруге, а я уселся перед зеркалом в поисках ответа. Но отражение молчало, только вдруг появилось возбуждение от того, что сижу на том же стуле, что и незнакомка. Или же отчего-то другого. Возбуждение теперь появлялось часто, но я пока не связывал его с каким-либо объектом, тем более с девочкой из сна... Мама про нее ничего не вспомнила, но говорит, что ни к чему искать какую-то неизвестную, когда вокруг полно других девочек.

Потом на меня что-то нашло. Я залез рукой в мамин пуфик, привезенный отцом из Египта. Мама складывала туда свои старые шмотки. Не знаю, какая сила толкнула меня запустить руки вовнутрь и вытащить что-нибудь наружу. Я любил вещи, мать всегда примеряла при мне привезенные папой обновки, и я оказывался лицом, поневоле вовлеченным в круг дамских интересов. Так что на первый взгляд ничего криминального не произошло.

В голову пришла шальная мысль примерить колготки. Они натянулись почти до подбородка, и, чтобы скрыть их размер, надел длинный мамин свитер, сидевший на мне как платье. Окончательно дополнить образ могли лишь туфли. Я выбрал «парадные», на самом высоком каблуке. Потом надел парик. И посмотрел в большое — во весь рост — зеркало.... Вот так ноги! Тонкие, длинные, стройные!.. И тут в подъезде хлопнула входная дверь, может, шла и не мама, но я рванул в комнату, по дороге стаскивая с себя вещи.