Лиходеи с Мертвых болот
Шрифт:
— Пошли, Варвара, — сказал он.
Ничего не понимающая девушка подняла глаза. Сила увидел, что она связана по рукам и ногам. Пришлось тратить бесценное время и резать ножом путы. Он уже почти закончил, и тут деревню огласил вопль:
— Держите инока!
Беспалый схватил Варвару за руку и вытащил из баньки. Он увидел, что Рыжий, уже очухавшийся (видать, голова у него крепкой оказалась), каким-то образом освободившийся, стоял на пороге терема, а к баньке бежали люди, подбирая штакетины и топоры.
Одного деревенского Сила сбил ударом ногой в живот, второго наградил по хребту
— Все, Варвара, вот и конец веревочке нашей… — прохрипел Беспалый.
Сжав посох, Сила приготовился к последнему своему смертному бою.
Тем временем Гришка, которому удалось незаметно подобраться к кухоньке на окраине сельца и поджечь ее, решил помочь Беспалому, ввязавшемуся в драку со стрельцами.
— Эй, брюхатые! — выскакивая из-за укрытия, заорал он.
Трое стрельцов, бежавших к месту схватки, остановились и недоуменно посмотрели на него. Гришка выхватил из-за пазухи пистоль и, не целясь, пальнул в них. Он никогда прежде не стрелял и потому подивился тому, что пуля его сшибла шапку с головы одного из стрельцов.
— У, гаденыш! — заорал стрелец.
Гришка бросился в лес, и трое стрельцов, которых он хотел увести с собой, кинулись за ним. Он пробежал по низу оврага, потом начал петлять в лесу, при этом заботясь о том, чтобы не дать стрельцам потерять себя и вместе с тем не попасться им в лапы. Длилось это несколько минут. Гришка задыхался, нога болела, несколько раз он был на грани того, чтобы попасться, но в последний миг, когда казалось, что стрельцы дышат ему в затылок, собрав все силы, он все-таки ускользал. Поняв, что больше не в состоянии играть в эту игру, он сумел-таки оторваться и, схоронившись в кустах, видел, как служивые несолоно хлебавши отправились в сельцо.
А Гришка сел, уронив голову на колени, и заплакал. Он был переполнен ощущением потери. Когда он бежал из починка, то видел, что Беспалого и Варвару плотно окружили стрельцы и деваться им было некуда. Он не стеснялся своих слез. Знал, что со смертью Вари свет в этом мире померкнет для него навсегда и тоскливой бесконечной чередой будут тянуться серые дни, стремясь к своему пределу — смерти. А Сила… Только сейчас Гришка понял, как дорог был его сердцу этот человек, заполнивший в его душе зияющую пустоту, образовавшуюся после смерти всех родных людей.
Выплакавшись, Гришка поплелся в разбойничье логово. Он не смотрел по сторонам, не обращал внимания на окружающее, а в таких местах это наказуемо. В результате он провалился в трясину, и ему еле-еле удалось выбраться. Неожиданное купание растормошило его, вернуло ясность ума. Грязный и мокрый, добрался он до логова и, дрожа от холода и нервного напряжения, уселся у костра, на котором привычно готовилась еда для ненасытной разбойничьей братии.
— Чего скукожился, оглоед? — недовольно спросила тетка Матрена, но, увидев, что Гришке на самом деле плохо, подобрела, сунула ему миску с кашей. — На, поешь.
Гришка без всякой охоты начал ковырять деревянной ложкой в тарелке. Кусок в горло не лез.
— Опять где-то шастал? — спросил Убивец, проходивший мимо и остановившийся возле Гришки.
Мальчишка
— Что тоскуешь, Гриша? — спросил татарин, подсаживаясь на бревно и тыкая Гришку локтем в бок.
— Да так… Что-то плохо мне.
— В тоске, брат, резона нет. Радуйся всему. Тому, что ты есть на свете, что этот свет есть пока для тебя. Ведь неизвестно, сколько осталось нам. Такова житуха разбойничья — все мы, парни лихие, зажились на этом свете. Недолог разбойничий век и нет в нем времени для грусти.
— Прав ты, Хан, — вздохнул Гришка.
Прошла еще пара часов. Надежды уже не осталось никакой. Если они и живы, то в лапы старосты губного попались, а значит, все равно не сносить им головы.
Тут атаман кликнул всех в круг. Сел среди своей братвы, и не было сейчас в его лице привычной надменности и высокомерия, а были лишь озабоченность и внимание. Когда надо, Роман владел не только угрозами, но и убедительными словами, уговорами, лестью. И хотя обычно держал братву на расстоянии от себя, но тем приятнее было разбойникам, когда говорил с ними, как с равными.
— Плохо дело, братва. Злые ветры над нами реют. Чтоб отвести грозную опасность, надобно нам одно дельце решить, — громко произнес Роман.
— Да ты только скажи, атаман, за нами задержки не будет! — послышались голоса.
— Дело плевое, но усердия и аккуратности требует.
Атаман объяснил, что требуется.
— Запросто обтяпаем, ха-ха, — хмыкнул татарин.
— А где Беспалый? — огляделся атаман, ища глазами Силу. — По нему дело.
— Загулял гдей-то, — хихикнул Косорукий Герасим, привычно держащийся за свой кошель на поясе, который, казалось, не отпускал никогда. — Может, воеводе пошел о планах наших рассказывать.
— Да ничего нового он ему не скажет, ха-ха, — засмеялся татарин. — Все секреты, что у нас были, ты давно за медяки мелкие воеводе сторговал.
— Да ты чего…
— Тихо! — прикрикнул Роман. — Пойдут Евлампий, Хан, Косорукий и ты, Гришка. Хорошо город знаешь. Пора и тебя к делу приобщать…
Глава 15
ЛИТВА. УДАР СЗАДИ
«У монаха-францисканца имеются только ряса и веревка, подпоясывающая ее. И все!
А что имею я, бедный студент-недоучка? Плохонький камзол, местами протершийся до дыр, плащ-накидку, выгоревшую на солнце да пару звонких монет, которые очень скоро перекочуют из моего дырявого кошелька в загребущие лапы кабатчика. «Вы не испугаете голодом того, кто строго постится. Вы не испугаете нищетой нищего. Мало будет проку и от битья. Даже под палкой возрадуется он, ибо в поношении его единственное достоинство. А если вы всунете его голову в петлю, то окружите ее сиянием небесным», — припомнилось мне изречение святого Франциска Ассизского.