Лиходеи с Мертвых болот
Шрифт:
— Добрая вещь, — сказал воевода. — Не продашь?
— Не могу. Я такой ларь давно искал.
— Слушай, а может…
— Нет, не могу, и не проси. Все, что угодно, но эта вещица мне по сердцу пришлась.
Воевода знал, что староста упрям и тоже падок до хороших вещей, так что уламывать его бесполезно. А надавить, припугнуть — так нисколько губной староста его не боится. Очень хитер, во дворе государевом поддержку имеет, да кроме того, не раз самого воеводу выручал и дельным советом ему помогал. Нет, связываться с ним нельзя. Так что воевода только вздохнул и еще раз про себя пообещал
— Азмъ есть, — читал мальчишка.
— А по какой книге сына учишь? — спросил воевода, желая перевести на другую тему разговор.
— Знатная книга. «Апостол» называется. Ну-ка, Епифашка, покажь воеводе книгу.
Дьяк захлопнул ее и, поклонившись опять, преподнес гостю.
— Редкостная вещь, — воевода пролистнул страницы, исписанные аккуратным почерком неизвестного монастырского писца — в монастырях и создавались в те времена книги.
— Редкостная, — согласился губной староста. — Да только вот подпорчена слегка. Двух листов не хватает, а один углем исчеркан.
— Где это? — заинтересовался воевода.
— Вот, — губной староста взял книгу, которая весила несколько килограммов, и раскрыл ее на исчерканной беспорядочными линиями странице. Вслед за ней два листа были грубо, «с мясом», вырваны.
Воевода взял книгу и погладил страницы.
— Где ж ты ее взял?
— Да один наш посадский купец по случаю продал. Давно я его не видел — запропастился куда-то. А книга даже ценнее, чем ты думаешь. Монах один заглядывал, говорил, что книг таких раз-два и обчелся. Только у царя такая и у боярина думного Одоевского есть. А может статься, что и у них нет. Повезло мне с ней.
— А за сколько ты ее купил?
— Недешево, — губной староста назвал сумму и нарочно прибавил вдвое, чтобы сразу отшибить у воеводы желание выцыганить эту вещь.
— Продай, я тебе столько же дам… Нет, тогда тебе выгоды не будет. На гривенник больше даю.
— Нет, как можно. Вещь святая.
— Вдвое больше даю!
Такой прыти от прижимистого воеводы Егорий не ждал. Может, он и продал бы за такую цену эту книгу, но в нем проснулось упрямство и желание сделать наперекор.
— Нет, никак не могу.
Они спустились вниз и вновь уселись за стол. Расстроенный воевода налил в серебряный кубок немного водки и опрокинул ее, заев редькой. А потом с новой силой принялся уламывать губного старосту. И чем больше он надавливал на него, тем более сильное упрямство пробуждалось в Егории.
— Нет, и закончим на этом, — наконец хлопнул он ладонью по столу.
— Прошу очень, продай.
— Ладно, бери ларь, — устало произнес губной староста, которому все это надоело. — За сколько взял, за столько и отдам. А книгу не дам. Монах сказал, что она удачу в дом приносит. А я удачу ни на какие деньги не променяю. Мне удача эта ох как нужна.
— Хорошо, — угрюмо произнес воевода. — Хоть ларь.
Тут в комнату вошел запыхавшийся, красный и потный стрелец. Видать, только что с коня.
— Разреши слово молвить?
— Ну, чего там? — недовольно спросил губной староста, из которого воевода сегодня все жилы своими просьбами вытянул.
— Как ты уехал, так разбойники
— Как?! — встрепенулся староста.
Ему стало обидно, что не послушался он управляющего и не организовал в починке хорошую засаду. Понадеялся на то, что разбойничий нрав хорошо знает, и ошибся.
— Думаю, не удалось разбойникам нашего старосту с носом оставить? — злобно усмехнулся воевода.
— Оно, конечно… — промямлил губной староста.
Тлеющая лучина отбрасывала слабый свет на пятерых человек, рассевшихся в маленькой избе на окраине города. Обычно православные отходили ко сну с заходом солнца, но у этих людей не было намерения в эту ночь сладко почивать. Планы у них были иные.
Убивец постукивал пальцами по лезвию своего любимого топора, татарин сидел неподвижно, скрестив руки на груди, и напоминал чем-то статую восточного божка. Герасим Косорукий, как обычно, зябко ежился, обхватив плечи руками, хотя вовсе не было холодно. Гришка нервно теребил рукав своей рубахи. Кабатчик Иосиф неторопливо напутствовал всех. Трудно было поверить, что этот человек может говорить так веско, убедительно и властно. Как может изменить человека манера разговора! Сейчас это не был убогий, жалкий горбун — выглядел он ныне человеком серьезным и суровым.
— Вытащить его из дому проще простого, — сказал Хромой Иосиф. — Нужно только сказать, что… — Кабатчик произнес слова, которые должны были служить ключом к дальнейшим действиям, и потребовал у татарина: — Повтори.
— Да чего повторять? — татарин заулыбался беззубым ртом и сразу утратил сходство с каменной языческой статуей. — Голова чай не пустая.
— Я говорю, повтори, откуда ты, кто, что тебе надобно. Ошибешься хоть в чем-то — головы не сносить.
— А мне и так ее не сносить. Как и всем нам. И тебе тоже, Иосиф.
— Типун тебе на язык. Повторяй.
Растягивая слова и ухмыляясь, татарин повторил, что ему велел Хромой, слово в слово. Память у Хана была прекрасная, мозги варили, да и любил он лицедействовать и имел к этому способности не хуже, чем у ярмарочных скоморохов. Именно поэтому его и выбрали для самой ответственной роли.
— Пора, — хлопнул кабатчик ладонью по столу. — Гришка, ты понял, где тот дом находится?
— Понял.
Хромой Иосиф и сам мог бы провести туда разбойников, но опасался, что ночью его может кто-то случайно узнать, и тогда он будет уличен при всем честном народе.
— Повтори, — потребовал Хромой.
Гришка повторил.
Иосиф зажег свечку перед иконой в углу, перекрестился, поцеловал святой образ. То же самое проделали Гришка, Хан, Герасим. А Убивец упал на колени, пробил со стуком несколько поклонов, истово шепча под нос одному ему известную молитву.
— Идите, — сказал Хромой Иосиф.
Полная луна горела вовсю и хорошо освещала город, что для лихого дела считалось условием неудобным.
Ноги у Гришки были словно ватные, мысли темные и отчаянные. Опять кровь. Как же можно убивать человека, который не сделал тебе ничего плохого и которого ты не видел ни разу в жизни?