Лики Богов

Тара Роси

– Так коли есть чем светить, – насупилась девушка.

– Прав Баровит, Радмилушка, – вступился Бер, – мужики давно уж женской ласки не видали, пожалей их, не лезь на рожон.

Фыркнув, лучница неспешно направилась к подруге. Зорька закинул на плечо обмякшего османца, взглянул на переплывающую речушку Умилу. Сведённые брови друга и сжатые добела губы не скрылись от пристального взора Волота. Он ждал рвущихся слов, опасений или терзаний, но старший дружинник молча зашагал к мосту, Бер покорно последовал за ним.

– Ты чего

злой такой? – прищурился он.

– Сестру свою видел? – пробурчал Зорька, ступив на мост.

– Ну, краем ока, – ответил воин, пропуская перед собой стонущего пленника. – А что не так?

– В одной мокрой рубахе красуется, к нашим так собралась.

– Понятно, – ухмыльнулся Волот. – А с чего злой-то? Умилка у меня красавица. Чего тебе не понравилось?

– Да в том-то дело, что всё понравилось, – Баровит резко повернулся к другу, отчего его пленник налетел головой на поручень, издав глухой стук.

– Эй, ты полегче! Мёртвый-то он Ждану ничего не расскажет, – рассмеялся Бер. – Может, тебе в речке холодной искупнуться? Я тебя подожду.

– Да ну тебя, – махнул рукой Баровит и зашагал к лагерю, – как скажешь чего. Что мне, пятнадцать лет что ли?

– Да в том-то дело, что не пятнадцать, – хохотал друг, выворачивая пленнику руку. – В твои лета уж чадо в люльке кричать должно.

– В мои лета? – возмутился витязь. – Ты меня всего-то на одно лето младше.

– Да младше же, – не унимался Волот.

– А про чадо, то у сестры своей спрашивай, – бурчал Зорька.

Бер смеялся над другом всю дорогу, а когда в лагерь и омуженки вернулись, приступ смеха возобновился, вгоняя в краску сестру.

Старый друг

Разноцветные бабочки, порхали над широкими лугами, купаясь в ласковых лучах Ярилы. Прохладный ветерок подхватывал тонкие крылышки, удерживая нежнейшие лоскуточки робким дыханием. Моложавый эйлет*, бросившись в распростёртые объятия Тары, укрыл девичьи плечи бархатом трав, возложил на её светлую голову пёстрый венок благоухающих цветов. Улыбнулась красавица, завела песнь, что разлилась по округе трелью лесных птиц, шелестом листвы, шёпотом моря, эхом, разбивающимся о могучие спины гор.

На маленькой ладони Богини, под тенью вековых ветвей укрылись воины катайской дружины. Ждан склонился над чернявым пленником, его голубые глаза, казалось, проникали в самую душу османца. Мир терял очертания, проваливаясь во мрак, липкая тьма трясиной затягивала сознание пленника. Тело немело, отказывалось слушаться. Ничего не было вокруг, даже голубые глаза мучителя поглотила ненасытная бездна. Ничего не было, лишь тихий, впивающийся в сознание голос.

__________________________________________________________________

Эйлет* – месяц Посева и Наречения в Двевнеславянском календаре, начинался 11 – 14 апреля по Григорианскому календарю.

Он говорил на родной речи пленника, слегка коверкая слова, и противиться ему не было сил. Малейшая ложь отзывалась нестерпимой болью, картины прошлого стаей птиц устремлялись в этот непонятный, пугающий мрак. Османец рассказывал обо всём, что знал, был готов выполнить любую волю голоса, лишь бы закончить эту пытку.

Зажмурившись, Ждан потянулся к ведру с водой. Зачерпнув немного, растёр по лицу прохладную влагу. Медленно открыв глаза, выпрямился во весь рост, повернулся к воеводе.

– Этот сказал, что Кырым три отряда осаждают, уж две недели*.

– А тот, что сказал тебе? – прищурился Демир, кивнув в сторону раненого пленника, свернувшегося калачиком у дерева.

– Ещё два отряда, правда поменьше, в лесу укрылись, на нас засаду готовят.

– Подумать мне надобно, – нахмурился воевода. – Коли с них взять боле нечего, то отправь их к предкам.

Ждан кивнул батыю, посмотрев на пленников, подал двум соратникам знак. Подняв осман, воины потащили их в глубь леса, приближая печальный конец. Ждан провёл рукой по бороде, прокручивая в памяти полученные от языков сведения. Не видел он в душах пленников лжи, всё что знали открыли. Вот только знали они немного, а на поимку других времени не было. В раздумьях витязь подошёл к сидящим у костра друзьям, огненные глаза лучницы смотрели на него с нескрываемым любопытством.

– Скажи мне, Ждан, – не выдержала она, – как у тебя выходит столько языков знать?

– Не знаю, Радмила, – пожал плечами друг, – как по мне, так все языки чем-то похожи, потому легко остаются в памяти.

– А как ты понимаешь, что они тебе не врут? – не унималась девушка.

– Чувствую. Вспыхивают предо мной образы – воспоминания тех, с кем разговариваю. Как-то так.

– М-да, – протянула Радмила, – сколько лет с вами знаюсь, никак не могу понять – то вы странные али я ущербная?

__________________________________________________________________

неделя* – девятый день девятидневной недели.

Умила рассмеялась, хлопнув по груди брата тыльной стороной кисти, Ждан широко улыбнулся, Баровит, сжав плечо подруги, заверил:

– То мы странные, Радмилушка.

– Ты из лука стреляешь лучше, чем любой из нас, – ухмыльнулся Волот. – Чем тебе не дар?

– Тоже мне, чего тут трудного? – закатила глаза Радмила, поправляя ремни перчатки на предплечье левой руки.

Раздавшийся шелест листьев и торопливые шаги заставили друзей насторожиться. Демир, вырвавшись из раздумий, сделал шаг навстречу приближающемуся гостю. Из зелёной обители выбежала Любава, пытаясь отдышаться, заскользила взглядом по лицам замерших дружинников. Вскочив с места, Волот подбежал к ней, сжал хрупкие плечи. Девичьи пальчики вцепились в звенья кольчуги на его груди, запинаясь, Любава залепетала:

– Там, у горы Медвежьей, дружинники пытаются от осман отбиться. Раненых средь них много очень.