Лики Богов
Шрифт:
– Ясно, – сказал витязь и грустно добавил: – Моя мать ведуньей была. Людей лечила, с Богами да духами говорить могла. Я уж лик её светлый позабыл совсем.
– Давно её не стало? – робко спросила девушка.
– Мне пять лет было, Умилке – три, остались мы с отцом. Он хороший, лаской никогда не оделял, но матери не хватало… особенно Умиле.
– Жаль мне вас, – сказала Любава, положив руку на его плечо.
Деревня была уж совсем близко. Остановив коня, Волот посмотрел на девушку. Чернявая улыбнулась ему и хотела слезть, решив, что дальше он её не повезёт. Соскользнув с седла,
– Скажи, Любавушка, – спросил Бер, утопая в синих глазах, – коли я решу наведаться к тебе, будешь ли ты мне рада?
– Буду, – улыбнулась она и, поднявшись на носочки, поцеловала его щёку. – Как не радоваться тому, кто тебе жизнь спас?
– Ну, а коли забыть про то, – замялся витязь. – Кабы я пахарем был, стала бы ты ждать меня?
– Забавен ты, Волот, – засмеялась Любава, – знакомы мы часа два от силы, а чувство такое, словно всю жизнь… Так скажу, коли не придёшь ко мне боле, то обижусь на тебя. А теперича пусти, меня родители ждут.
– Я тебя до дома провожу, а то мало ли, – улыбнулся довольный ответом дружинник.
Они продолжили путь, разговаривая обо всём, что приходило в голову. Гнедой жеребец спокойно следовал за хозяином, время от времени фырча на пробегающих мимо забияк. Люди выходили со дворов, перешёптываясь, рассматривали витязя. Но молодые ничего не замечали, пытаясь удержать каждый миг, проведённый вместе.
***
Золотые струны Ярилы пронизывали сплетённые кроны деревьев, освещая маленькую ладошку лесной полянки. Изумрудная трава жадно ловила солнечный свет, утопая в живительном тепле. Широкие копыта грубо вжали её в сырую землю, кони зафырчали, предчувствуя отдых и пир. Спешившись, всадники разбрелись по лесу, осматривая местность.
– Здесь останемся, – возвестил воевода.
Радмила деловито перекинула через плечо тул, поправила лук и, как всегда это было, пошла охотиться. Одни взялись за коней, освобождая от упряжи, другие расстелили подстилки и приняли сон. Умила заметила, как Баровит, растирая виски, ушёл в чащу. Знала она что его мучает, не могла оставить друга один на один с бедой, посему последовала за ним.
– Уйди же ты, – шептал воин, – не понимаю, чего ты хочешь.
Виски жгло огнём, в спину стучался колкий хлад, чужая речь лезла в голову, заглушая собственные мысли. Нежные ладони нежданно скользнули по его плечам, волнистые прядки защекотали щёку.
– Опять тот аримиец*?
– Да, – вздохнул витязь, – два месяца за мной ходит. Никак не могу от него отделаться.
– То он тебя сегодня увёл? – спросила Умила, усаживая Зорьку на землю.
– Нет, утром дед мой приходил, – покачал головой Баровит, прикрывая глаза при прикосновении её тонких пальчиков к горящим вискам. – Он меня на гору привёл, на крепость указал. А аримиец ходит за мной да молвит что-то. А что я не пойму, языка-то его не знаю.
– Ты на самый верх горы поднялся? – улыбнулась Умила, поглаживая виски витязя.
Баровит кивнул в ответ.
– А мы не дошли, на осман наткнулись.
– Я уж понял, – ухмыльнулся Зорька. – Смотрю, Волот себе подругу нашёл.
– У ворога отбил, – улыбаясь, поправила девушка. – Я смогу призвать мать да попросить её забрать аримийца.
– Сил у тебя на то уйдёт много, – возразил Баровит, – я сам.
– Ты два месяца назад мне то же самое сказал, – нахмурилась Умила, положив ладони на его небритые щёки. – В очи мне зри да думай о том воине.
– Чего о нём думать, он рядом стоит, – пробурчал витязь, погружаясь в холодные озёра её глаз.
__________________________________________________________________
Аримиец* – китаец.
Нежный голос взывал к Маре, получая отклик в каждой клеточке тела Баровита, уводя его в тонкий мир. Он чувствовал, как спину сковывает холод, но то был холод приятный, родной – значит, тётя Аделя пришла. Она учила его, ещё совсем мальчишку, общению с мёртвыми, но слишком рано ушла в Навь, так и не передав и крупицы своих знаний. Баровит пытался самостоятельно подчинить эту силу, но не всегда у него получалось.
– Устами красными Мары великой, заклинаю дух твой маетный, сгинь в царство тёмное, – шептала Умила. – Всем предкам взываю, силу свою на защиту витязя дайте. Укройте его пологом светлым, от духов навных оградите, живым потоком плоть напитайте. Матушка, помоги Баровиту, молю тебя.
Ветер смолк, перестали шелестеть листья, на низенькой травке выступил иней. Время словно остановилось. Умила смотрела на Зорьку, не убирая рук с его лица, – мил он сердцу девичьему, но, порой, боялась даже коснуться руки его, ведь понимала, что не сможет оторваться, что канет в этот омут с головой и сказать третье «нет» уже не получится… В прошлый-то раз сердцу больно от того было, всю ночь проплакала. Сейчас Баровит не слышал её, блуждая меж мирами. Сердце омуженки то бешено колотилось, то замирало, нежные чувства, кои прятала глубоко в душе, грозились вырваться неистовым потоком.
«Лишь один раз» – подумала Умила и, приблизившись, коснулась его губ.
Нежным и сладостным был поцелуй, больших сил стоило прервать его. Отстранившись, Умила позвала тихо:
– Баровит, вернись ко мне.
Зорька медленно открыл глаза, растёр озябшие пальцы, посмотрел на златовласую.
– Вроде ушёл. Благодарю тебя.
– Во благо, – улыбнулась красавица, поднимаясь с колен. – Тебе завсегда помочь я рада, знаешь о том. Не отворачивайся от меня впредь.
Повернувшись в сторону поляны, где расположились братья по службе воинской, омуженка сделала шаг, но крепкая рука стальной хваткой сжала кисть, не дав отдалиться. Лукаво прищурившись, Баровит всмотрелся в девичий лик.
– Умила, мне показалось али ты меня поцеловала?
– Ещё чего! – фыркнула она, вывернув руку из захвата. – Привиделось тебе… то мечты твои были. Мы меж собой всё уж выяснили, не нужно по новой начинать.
Умила стремительно зашагала к поляне, заливаясь стыдливым румянцем и нервно поправляя золотистые локоны. Шёлковые листья молодых деревцев скрыли стройный стан, скользнув по ножнам сабель.
– Ну да, рассказывай, – ухмыльнулся воин, проводив её взглядом.
Охота