Лики Богов
Шрифт:
– Волот с Умилой не вернулись ещё?
– Не видала их пока, – вздохнула лучница.
Цокот копыт пробежал по земле лёгкой дрожью, заставив дружинников обернуться. Прибывшие всадники спешились – громадный воин, под два метра ростом и без малого метр в плечах, направился к друзьям. За ним следовала стройная девушка, которая едва доходила ему до подбородка. Её грациозная походка приковывала к себе взгляды окружающих, голубые глаза блестели озорством.
– Сами управились, стало быть, – ухмыльнулся витязь.
– Сомневался? – фыркнул старший дружинник, изогнув бровь.
– Переживал, – поправила девушка и, внимательно посмотрев на собеседника, заботливо провела рукой по перепачканной кровью щеке. –
– Нет, Умилушка, то не моя кровь, – заверил Зорька, успев коснуться губами нежной кожи её запястья.
Умила смущённо одёрнула кисть, посмотрела на подругу.
– Настрелялась, Радмила?
– Вдоволь, – скривилась лучница, поправляя обрезанные пальцы перчатки.
– Стройся! – раздался властный голос.
Спешно выстроившись, воины обратили взоры на широкоплечего мужчину лет сорока семи. Его густые усы уходили в бороду, голубые глаза окидывали дружинников холодом, на шлеме танцевали серебряные отблески луны, крепкая ладонь сжимала резную рукоять меча, а русые волосы волнами ниспадали на могучую спину.
– Все целы? Никто не ранен? – спросил воевода.
– В порядке все, батый*, – ответил старший дружинник.
__________________________________________________________________
Налучье* – футляр для ношения и хранения лука.
Батый* – Батя, отец.
– Заночуем в той деревне, – чеканил он, – пошли.
Воины двинулись вперёд, омуженки, оседлав коней, поскакали к деревне, желая отыскать братьям по оружию ночлег. Навалившись на друга, Зорька ухмыльнулся:
– Ну что, могучий Бер*, напугал османцев?
– Ну, мы их с сестрицей сначала погоняли, – улыбнулся тот, сняв шлем с головы, – напугали шибко, разделили да перерезали… Аки всегда.
– М-да, любите вы то, – смеялся друг.
– Говорил с ней, Баровит? – шепнул Бер, глядя в след удаляющейся Умиле.
Баровит – старший дружинник, искусный воин, коего все кликали Красной Зорькой – заметно помрачнел, вздохнул и буркнул нехотя:
– Говорил. А толку?
– Сызнова отказала? – догадался друг.
– Скажи мне, Волот, чего твоей сестре надобно? – спросил Баровит. – Ведь просто разворачивает меня, дескать, не пойду за тебя, а отчего не говорит.
– Сам не понимаю, – пожал плечами Бер. – Я же вижу, как она рвётся к тебе, а почто замуж не хочет, не знаю. Ты не сдавайся, токмо.
– Ну-ну, – горько ухмыльнулся Зорька, – доконает она меня, видят Боги. Умила, аки пламя – красивая да завораживающая, а коснёшься, опалит да не заметит… Непокорна да строптива, тем хороша.
– Ой, ну куда она денется? Сдастся крепость твоя, терпения наберись токмо, – заверил Волот, похлопав Баровита по плечу.
Баровит улыбнулся, страстно желая верить словам друга. Деревенька была уже близко, слышались глухие стуки в двери и девичьи голоса, покой они сулили уставшим воинам. Ночлег, да кружка воды – всё чего им так сейчас хотелось.
Бурное море выбрасывало на берег хрустальные бусы, Дивия сыпала бисер звёзд над вязью полей. Синеглазая Мара ходила меж павших воинов, унося души по тропам птичьих стай, в край дремлющих ветров, погружая их в вечное забвение. Тишина, покой и небо, дожидающееся тонких игл инея рассвета.
__________________________________________________________________
Бер* – медведь.
Поцелуй Лады*
Стада белоснежных овечек-облаков паслись на лазурном безмятежном небе. Золотые струны Хорса пронизывали их густую шерсть, щекоча нежную кожу. Дивно пели птицы, где-то вдали бежала речушка, раскидывая кудрявые пряди по сухим кромкам берегов. Ударив в нос горьким соком, трава обняла могучую спину воина. Холодные озёра его глаз любовались красотой этого мира, а сердце бешено колотилось, предвкушая долгожданную встречу. Она никогда не испытывала терпение витязя, никогда не заставляла себя ждать. Вскоре в небе появилась белая лебедь. Рисуя круги на голубой толще, стала снижаться, и чем ниже опускалась дива, тем темнее становились её перья. Почерневшая лебедь, ударившись о землю, обратилась в высокую стройную женщину. Грациозная гостья направилась к мужчине, кутая томным взором серых глаз. Золотистые прямые волосы, подобно нежному щёлку, струились по спине, белые руки спешили заключить воина в объятия. Воевода с огромным желанием принял их, сжав хрупкое тело в широких ладонях.
– Скучал, свет очей моих? – улыбнулась дива, поцеловав его губы.
– Не успев прожить день, я уже спешу к тебе, душа моя, – шептал он, покрывая нежную шею поцелуями. – Такая мука жить без тебя, Аделюшка.
– Демир, – лепетала златовласая, – мой могучий воин, сила твого духа огромна, ты нужен нашим чадам… да не токмо им.
– Знаю, – кивнул воевода, проведя рукой по гладким волосам жены, – но с каждым летом я всё больше жду, когда же ты придёшь за мной.
– Я всегда рядом, – шепнула Аделя, целуя огрубевшие от меча ладони, – но никогда не смогу перейти в Славь*, мы не будем вместе, моё солнце.
– Я останусь с тобой в Нави*, – решительно заявил Демир, – откажусь от перерождения, Мара услышит меня. Буду служить ей вечно, лишь бы быть с тобой, неважно где.
– Я люблю тебя, – сказала супруга, припадая к губам.
Небо над головой покачнулось, птицы тучами поднялись ввысь, закричали, заметались. Демир чувствовал, как тело любимой превращается в облако, тает на его груди.
С криком воевода вырвался из сна, подпрыгнув на подстилке из сена.
__________________________________________________________________
Лада* – Богиня любви и красоты у славян.
Славь* –Мир Предков (Светлая Навь).
Навь* – мир усопших и духов Хаоса.
– Аделя, – шептал он… каждое утро… уже шестнадцать лет.
Ярило* слепил глаза, огненные петухи кричали во всё горло, возвещая о наступлении утра. Демир поднялся, пригладил усы и нехотя пошёл будить подопечных. Его строгий нрав знали все, поэтому дружинники уже топили бани и варганили завтрак из того что наловили сами или чем угостили их гостеприимные селяне. Батый придирчиво осматривал двор, подмечая кто чем занят и оказывают ли дружинники помощь по хозяйству радушным старикам, приютившим отряд. Не найдя огрехов, Демир направился к Радмиле, внимательно перебирающей стрелы. Её янтарные глаза в свете яркого солнца казались огненными, грозились опалить густые ресницы. Откинув за спину широкую косу и обтерев взмокшие ладони об штанины, девушка вновь принялась за работу. Те стрелы, что не вызвали у лучницы нареканий, отправились в тул*, другие же – остались лежать на расстеленном полотне, ожидая девичьих прикосновений. Тонкие пальчики пробежали по налучью, выхватив из кармашка ножницы и камешек для заточки. Красное оперение обжёг придирчивый взгляд. Радмила аккуратно подрезала края, всмотрелась в перо, провела пальцем, подняла стрелу выше. Подставив под яркий лик Ярилы, вновь всмотрелась, медленно прокрутив древко*. Ножницы опустились на ткань, девушка сжала камушек и бережно провела по наконечнику. Дунув на стальной зуб, лучница коснулась его подушечкой пальца. Вновь камушек заскользил по наконечнику, вновь девичье дыхание унесло стальную пыль, вновь остриё кольнуло палец. Улыбнувшись, Радмила отправила стрелу в тул.