Лики Богов
Шрифт:
– Ты стариков освободи, – шепнул брат, – а я младе подсоблю.
– Любопытно отчего? – хитро прищурилась Умила.
– Оттого, что со стариками двое остались, а девку пятеро тащат. О тебе забочусь, – заверил Волот.
– Ну-ну, али просто девка глянулась, – улыбнулась сестра.
– Не без того, – кивнул витязь, пробираясь вдоль камней.
Синеглазая женщина, лет пятидесяти пяти, нервно хватаясь за кудрявые смоляные волосы, подёрнутые сединой, кричала изо всех сил, не зная как помочь дочери.
– Что ж вы делаете? Отпустите её!
Худощавый мужичок попытался вырваться из крепкой хватки османца,
– Будешь лечить наших воинов, – медленно сказал османец, коверкая славянскую речь, – подумай, что мы с дочерью твоей сотворим, коли ты противиться станешь.
Глаза матери наполнились ужасом, ответ уж готов был сорваться с дрожащих губ, как слепящая лента, с хрустом вонзилась в висок османца. Отскочив в сторону, женщина зажала ладонью рот, всматриваясь в лежащее у ног тело, расползающееся под ним блестящее алое пятно. Второй османец обернулся, выпустив из рук старика – стройная девушка стояла перед ним, сжимая окровавленную саблю. Узкие штанины прятались в высоких сапогах, белую рубаху перетягивал на талии широкий кожаный пояс; её волосы в лучах солнца казались золотыми, а бездонные озёра глаз окидывали захватчика холодом.
Провернув саблю, Умила в один шаг настигла османца, лезвия клинков пронзительно звякнули. Отбросив славянку, воин сделал выпад. Девушка отвела меч, вцепившись в смоляные волосы, опустила его голову на своё колено. Воин попятился, растирая по лицу кровь. Провернувшись, Умила атаковала вновь. Османец едва успел блокировать её саблю, замахнулся кулаком. Златовласая прогнулась, видя, как широкий кулак пролетает над её лицом; отскочив в сторону, снова ринулась на противника. Клинки скрестились, тюрок оскалился, предчувствуя скорую победу, но девушка резко отвела его меч и ударила ногой в голову. Османец покачнулся, на мгновение утратив зрение. Не теряя времени, провернув саблю, Умила рассекла шею противника. Оставив заливающегося кровью врага, подошла к опешившим людям.
– Живы все? – спросила она.
– Они дочку нашу забрали, – залепетала женщина, цепляясь за рубаху воительницы. – Они хотели, дабы я их раненых лечила, а я отказалась, теперича они дочь забрали.
– Успокойся, мать, – сказала златовласая, сжав плечо женщины, – брат мой на подмогу ей бросился. Нет у осман сил против него.
– Я тоже пойду, – заявил мужчина и ринулся к тропе.
– Стой, – осекла Умила, хватая его за рукав, – видно ж по тебе, что не воин, токмо испортишь всё. Бери жену да в деревню бегите, прячьтесь, а мы дочь вашу воротим.
– Как же? Мы с тобой, – влезла знахарка.
Женщина говорила что-то ещё, но Умила уже не слушала. Заметив вдали клубы пыли, всмотрелась получше – всадники приближались к ним.
– Бегите живо! – зарычала она. – Прячьтесь да носа не высовывайте! Скоро здесь конники будут. Со всех ног бегите!
Мужик схватил жену за руку и бросился к деревеньке. Обернувшись, знахарка увидела, как тонкая девичья фигурка скрылась за острыми валунами. Что-то заставляло верить этой незнакомке.
***
Османы спускались с горы, волоча за собой чернявую девушку. Тонкие пальцы напрасно пытались разжать крепкую хватку, ноги упирались в валуны, но тщетно. Кареглазый воин хохотал, говорил ей что-то на своём. Четверо осман шли впереди, что-то бурно обсуждая. Взгляд девушки метался между пленителями, липкий страх всё сильней сжимал виски. Что же с ней станет? Неожиданно в поле бокового зрения возник длинный серебристый отблеск, мощный удар чем-то тяжёлым поразил затылок её мучителя. Девушка отчётливо слышала хруст черепной кости, видела, как поток крови вырывается изо рта османца. Ноги пленницы подкосились, ком подступил к горлу. Над кудрявой головой просвистело лезвие, в тот же миг за спиной что-то рухнуло, какой-то круглый предмет покатился вниз. Снова этот свист. Синеглазая, переборов страх, подняла взор – высоченный воин калечил тела её обидчиков, два меча вращались в его руках, сливаясь в сверкающие солнца.
Тяжёлый клинок отвёл османскую сталь, второй – отрубил сопернику руку. Несчастный закричал, сжимая кровоточащую конечность, резкий взмах меча оборвал его голос, повергнув на землю. Третий воин кинулся на витязя, кромсая воздух саблями; Волот блокировал клинки, развёл их в стороны и ударил османца с головы в нос. Мир угас в глазах захватчика, острая боль в груди пришла из ниоткуда. Последний выживший бросился прочь. Перехватив меч, Волот метнул оружие в беглеца. Одиннадцатикилограммовая сталь, впившись в спину османца, заставила его остаться на этой горе.
Витязь подошёл к перепуганной красавице, убирая меч в ножны. Ей было не больше семнадцати; синие, словно лепестки василька, глаза пристально смотрели на него, бархатные длинные ресницы боялись сомкнуться, чёрные брови изогнулись в удивлении. Ветер играл с растрепавшимися локонами, что на фоне белоснежной кожи казались смоляными. Витязь улыбнулся, протянул руку.
– Испугалась?
– Да, – не стала лукавить девушка, вложив кисть в широкую ладонь.
– Не бойся, не обидят тебя боле, – заверил витязь, помогая подняться.
Девушка невольно пробежалась взглядом по изувеченным телам, горько ухмыльнулась:
– Да уж.
– Меня Волотом звать, – представился дружинник, не выпуская нежной кисти.
– Любава, – пролепетала чернявая, даже не пытаясь вызволить руку из крепкой, но при этом нежной хватки.
Его серые глаза в свете солнышка казались расплавленным серебром, тонкие дуги ресниц, словно нарисованные углём, очерчивали их контур. Высокие мужественные скулы, прямые русые волосы, собранные в хвост, – необычная внешность для этих мест. Могучий воин с добрым и нежным взглядом. Понимала Любава, что негоже так заглядываться, но оторваться не могла.
– Имя какое красивое, – вырвал девушку из раздумий бархатистый голос, – ласковое.
Щёки вспыхнули румянцем, пушистые ресницы смущённо прикрыли глаза.
– Что я вижу? – неожиданно раздался женский голос. – Сейчас расплачусь!
Любава оглянулась – высокая златовласая девушка в мужской одежде, уперев руки в бока, придирчиво рассматривала её. На бедре незнакомки, прячась в ножнах, закреплённых на широком ремне, висели две сабли, на сапогах, закрывающих колени, красовались рукояти ножей. Волот явно знал её, потому как широко улыбнулся воительнице, но и руки Любавиной не выпустил. Пальцы омуженки легли на изрезанный рунами черен*, высвободили меч из обмякшего тела.