Лики любви. Очерки истории половой морали
Шрифт:
Духовные браки широко распространились во II—IV вв. Женщину, живущую со священником в духовном союзе, называли syneisacta. В «Актах о Павле и Фекле», написанных во II в., такая syneisacta останавливается в келье Павла и живет с ним согласно установлению «Блаженны имеющие жен и как бы не имеющие их, потому что они наследуют Царство Божие». Тертуллиан рекомендует «духовных жен» всем тем христианам, которые не могут обойтись без женщины. По его мнению, на эту роль более всего подходят вдовы, поскольку «прекрасны верой, наделены бедностью, запечатлены возрастом». Однако очень скоро духовные браки скомпрометировали себя. Уже во второй половине II века епископ Павел из Самосаты был уличен во всевозможных пороках. И среди прочего: «У него есть несколько syne-isacta, одна из которых, правда, отпущена, но две цветущие девушки все время находятся при нем и сопровождают во время путешествий. Так же поступают и его пресвитеры и дьяконы».
Вместо того чтобы способствовать усмирению желаний, искусственные ограничения развязывали воображение и односторонне сосредоточивали его на половой сфере. Герой одного
Насилие над собственной природой приносило самые неожиданные плоды. Гностицизм поздней античности, вылившийся в ряд раннехристианских ересей, притязал на знание особого таинственного смысла Библии, часто противоположного прямому. Неистовое, до впадения в истерию, отрицание чувственности приводило в действие скрытые инстинктивные механизмы, и экстаз духа превращался в экстаз плоти. Пугая и гипнотизируя самих себя, гностики буквально вывернули мораль наизнанку и, сами того не замечая, перешли от воздержания к вседозволенности. Понятия сместились: «Если вы не превратите правое в левое, а левое в правое, верхнее в нижнее, а нижнее в верхнее, переднее в заднее и заднее в переднее, то вы не можете объять Царства Божия. Мужское, как и женское, должно сделаться ни мужским, ни женским». Понятно, что отсюда лишь один шаг до полного аморализма, и гностики его делают. Уже Послание Иуды намекает на извращенную чувственность гностиков и осквернение собственного тела.
Ириней и Климент Александрийский пишут, что они употребляют возбуждающие любовные напитки, применяют особые формы сношений, позволяющие избежать нарушения девственности.
Религиозное сектантство II—III вв. н. э. во множестве предоставляет примеры такого рода. Карпократиане практиковали общность жен. У николаитов женщины занимались пророчеством и отдавались мужчинам на манер культовых проституток.15 Каиниты (офиты) и адамиты устраивали оргии. Василидиане под пение эротических гимнов занимались «свальным грехом». Пастыри симониан учили, что рот, а не женское лоно есть «поле зарождения», ибо «логос» (слово) есть сущность мира, поэтому сношение через рот считалось у них таинством. Фетишами симониан считалось также семя и менструальная кровь. Валентиане, фабиониты, стратионики и другие будто бы соревнуются в самом откровенном разврате и при этом из всех сил обвиняют друг друга в греха.
Противоречия теории и практики в сфере половой морали приняли нешуточный характер. С одной стороны, Ориген (ок. 185—233/254) объявил все плотское недостойным и, желая увлечь личным примером, оскопил себя. Но с другой стороны, принудительные меры способствовали постоянной сосредоточенности на вопросах пола. Этим объясняется обилие систематических руководств по борьбе с чувственностью, предназначавшихся для монахов и монахинь. Таковы послание Иеронима Евстахию о значении сохранения девственности и послание Илиодору и Непо-тиону о правилах аскетической жизни. Подобные писания невольно популяризовали исторические и мифологические знания эротического свойства. Большим мастером детальных описаний разврата зарекомендовал себя суровый аскет Арнобий, который к 300-му году написал семь книг «против язычников», в которых самыми яркими красками клеймил безнравственность варваров. Сходное по духу сочинение оставил Лактанций, все свои силы отдавший обличению античного аморализма. Горькая ирония заключалась в том, что результат этих творений сплошь и рядом оказывался прямо противоположным и объективно способствовал повышению эротической напряженности.
Для большинства людей популярным руководством стал «Menagier de Paris», предшественник российского «Домостроя». Содержавшиеся в нем рекомендации в стихах и прозе касались различных житейских вопросов. Но кроме прядения, шитья, заготовки и сохранения провизии, любая женщина, будь то жена короля или последнего крестьянина, просвещалась относительно своих основных обязанностей: рождения и воспитания детей. Чадородная мать пользовалась большим уважением, поэтому, если причиной бездетности являлся муж, он был обязан принять все меры для обзаведения потомством. Вот какие предписания, например, содержит на этот счет бохумское право: «Муж, имеющий здоровую жену и не способный удовлетворить ее, пусть приведет ее к соседу, а если и этот не в состоянии ей помочь, то пусть муж бережно возьмет ее на руки, не делая больно, и опустит вниз (т. е. в нижний этаж, где обыкновенно селили гостей. — А. С. ), оставит ее там на пять часов и позовет других людей на помощь; а если и тогда нельзя помочь ей, пусть даст новое платье и кошелек
Рекомендуя приветливость и любезность с гостями, блюстители морали вместе с тем не поощряли кокетства, требовали скромности в обращении и речах. Так, английский стихотворный кодекс приличий не позволял женщине «много говорить и смеяться, допускать мужчин целовать себя или класть руки к себе за пазуху; по улице женщина должна ходить не быстро, со взором, устремленным вперед, не оглядываясь и не смотря по сторонам; одеваться ей следует скромно, не оставляя голыми ни рук, ни ног, ни грудей». Впрочем, этим предписаниям следовали далеко не всегда. Женщина средневековья сплошь и рядом носила маску лицемерия, скрывая под ней свое истинное отношение к мужу-повелителю. Феодалы приставляли к своим женам евнухов и сторожей, но жены находили способы усыплять их бдительность. Генеалогия дворянских родов пестрит именами побочных детей. Хроники повествуют о «необузданности чресел от первых волнений юности до самой старости»: графские дочери проникают к гостящим в доме рыцарям и принуждают их к сближению, в замках разыгрываются целые оргии, и даже ближайшее родство не является препятствием. Но при этом внешние приличия блюдутся свято: некоторые старинные легенды изображают жен не иначе как на коленях перед своими супругами. Сомнительно, можно ли доверять этому образу полностью, но расправы над неверными женами были столь жестоки, что такое показное смирение иногда не казалось излишним.
Клеветы и анонимного доноса было достаточно, чтобы вынести приговор. Муж душил или закалывал кинжалом изменницу, отец и братья осуждали опозоренную девушку на гражданскую смерть в монастыре или лишали жизни посредством яда. Самое мягкое наказание, которого удостаивался схваченный с поличным любовник, состояло в том, что его запирали в подземелье, или, предварительно оскопив, заставляли принять монашеский обет. Наказывался и муж, который пытался скрыть измену жены от сограждан: папа Сикст V предлагал казнить укрывателя. Вообще прелюбодеяние поначалу находилось в компетенции церковников, за него полагалось отлучение на определенный срок от причастия, публичное покаяние и т. п. Однако вскоре такие меры были признаны недостаточными. По приговору городских властей соблазнителю бюргерской дочери отрезали язык, а насильнику вбивали кол в сердце. Швабское право предусматривало за прелюбодеяние отсечение головы. В особых случаях любовников клали одного на другого в яму, дно которой было устлано терновником и, пробив тела колом, засыпали землей.
Не менее сурово преследовались так называемые мезальянсы (неравные браки). Особое возмущение вызывали союзы свободных и рабов. По вестготскому закону в этом случае господин сам обращался в рабство, а раб умерщвлялся. Если звание жены было выше мужниного, она теряла свои права и нисходила до звания супруга; если же наоборот — жена оставалась в прежнем состоянии и сословные права мужа на нее не переходили. Дети, по тогдашнему выражению, «следовали худшей руке», т. е. принимали звание низшего из своих родителей. Католико-каноническое право, угождая сильным мира, санкционировало эти традиции и не признавало детей неравного брака законными наследниками. По статутам императора Генриха I виновные и их потомки до третьего колена под страхом наказания кнутом лишались права участвовать в турнирах. Во Франции они не могли получать высоких должностей, исключались из всех рыцарских собраний. В 1436 г. сын баварского герцога Альбрехт влюбился в дочь банщика Агнессу Бер- науэр и женился на ней. Герцог-отец не признал этого брака. По его приказанию Агнесса была схвачена и брошена в реку. Она начала выплывать к берегу, но слуги закрутили ее прекрасные волосы на длинный багор и погрузили несчастную красавицу на дно.
Впрочем, и равноправным женам приходилось не лучше. Феодал прежде всего требовал от своей избранницы целомудрия. Поэтому накануне свадьбы доверенные дамы раздевали невесту донага, исследовали ее невинность и определяли способность к деторождению. Некоторым изощренным моралистам и этого казалось мало. По всему видно, много размышлявший на эту тему святой Киприан никак не мог успокоиться: «Рука и глаз акушерки не дают уверенности. Если даже та часть тела, которая приносит бесчестье женщине, осталась нетронутой, то женщина могла ведь согрешить другой частью тела, которая не поддается исследованию, хотя и будет опозорена». Так или иначе лишь благоприятный результат осмотра открывал дорогу к венцу. Затем следовал свадебный пир, превращавшийся в самое обычное пьянство и обжорство, насыщенный примитивными шутками, двусмысленными намеками, восторженным ревом гостей, насилием, распутством и собачьими сварами. Десятки и сотни крестьян полностью разорялись по случаю бракосочетания своих господ. В дальнейшем супружеская жизнь текла по раз и навсегда установленному образцу: муж бражничал с друзьями и заводил любовниц, а жена блюла его честь. Причем ее репутация могла пострадать даже совсем против воли. Жена некоего графа Жана де Понтье была обесчещена во время одного из крестовых походов. Муж вначале утешал ее, но в конце концов не выдержал и объявил: «Смерть должна смыть позор, нанесенный твоим несчастьем всей нашей фамилии». Слуги приготовили бочку, граф запечатал в нее женушку и пустил гулять по волнам.