Лики любви. Очерки истории половой морали
Шрифт:
... В 1284 г. во Флоренции появилась веселая и беспечная компания, которая не думала ни о чем другом, как об играх, танцах и развлечениях. Хронисты сообщают, что к концу XIII столетия такие компании, состоящие из дам и кавалеров, встречались все чаще. Молодые люди расхаживали по улицам города, пели песни и не давали спать добропорядочным обывателям. Над Европой вставала заря Ренессанса...
Ей неприметный поясок под стать — Он к чреслам прижимается украдкой. О, что б я сделал, будь она со мной! Микеланджело Буонарроти
Глава 5. Ренессанс: мастерская любви
Ренессанс: мастерская любви
Поворотный момент истории. Чувственность человека Ренессанса. Церковь: за и против. Ритуалы бракосочетаний.
Любовная алхимия. Обычай «пробных ночей». Испытания любви. Семейные
Общедоступные развлечения: прядильни, бани, курорты. Масленичные карнавалы. Танцы. Приюты кающихся. Причины обращения к нравственности. Сифилис.
Начало эпохи Ренессанса (Возрождения) обычно относят к середине Кватроченто (XV в.), а ее окончание — к концу Чинквеченто (XVI в.). С этим можно согласиться, если под понятием «Ренессанс» подразумевать определенный период в истории искусства между готикой и барокко. Если же придавать этому термину более широкий смысл, то хронологические рамки Ренессанса существенно раздвинутся. По словам Ф. Энгельса: «Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености. Люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными. Наоборот, они были более или менее овеяны характерным для того времени духом смелых искателей приключений». В политическом смысле Ренессанс знаменовал революционное изменение экономических основ общества, зарождение буржуазных отношений, расцвет городского бюргерства, накопление торговых капиталов, формирование княжеского абсолютизма. Эта эпоха различалась в разных странах по своей продолжительности и интенсивности. Ранее всего процесс начался в средней и северной Италии в XIII в. Во Флоренции, Генуе, Венеции и других самоуправляющихся городах очень скоро сложились условия, приведшие к утверждению нового экономического уклада. Столетием позже на этот путь ступили Германия (прежде всего ее юг и регионы, прилегающие к Рейну), Франция, Испания, Нидерланды и, наконец, островная Англия.
Радикальное общественное переустройство повсюду влекло за собой пересмотр принципов морали. Любая переломная эпоха, как правило, становится эпохой напряженной эротики. В полной мере коснулось это и Ренессанса. Люди Возрождения испытывали необыкновенный прилив творческих сил, охватывающий все сферы жизнедеятельности. Благоразумная предосторожность, до сих пор слывшая главной добродетелью, превратилась в смешной анахронизм. Быстрота решений, завидная предприимчивость, отвага поступков вызывали преклонение и вели к успеху. Страсти накалялись до предела, любовь и ненависть не знали границ, моральные предрассудки отвергались. Молодое, жадное до жизни поколение сбрасывало с пьедесталов авторитеты, казавшиеся им ложными, утверждало новые идеалы. Половая любовь приняла поистине вулканический характер и проявлялась как вырвавшаяся наружу стихия. Совершенным считался лишь тот мужчина, который отличался безудержными, неутолимыми желаниями, а идеальной женщиной — только та, которая охотно шла ему навстречу. Мерилом благополучия являлась щедрая плодовитость, отсутствие детей рассматривалось как наказание за какой-нибудь грех и встречалось сравнительно редко. Любовь требовала темперамента титанов, героями эпохи становились не зеленые юнцы, а сильные, достигшие расцвета мужи и жены.
Многочисленные документы наглядно иллюстрируют чувственный характер того времени. Нравы, обычаи, моральные нормативы отражены в пословицах, поговорках, произведениях литературы и искусства, фольклоре, частных бумагах и законодательных актах. «Фацетии»17 Поджо Браччолини (1380—1459) почти целиком посвящены весьма фривольным и рискованным темам, которые, кстати, совершенно открыто обсуждались и в домах бедняков, и во дворцах знати. Даже сами папы, часто оказывавшиеся объектами насмешек и героями сомнительных похождений, не отказывали себе в удовольствии называть вещи своими именами. Женщины допускались к беседам не только как слушательницы, но вполне могли участвовать в обсуждении пикантных ситуаций. Можно вспомнить вполне реалистические новеллы Д. Боккаччо или сатиры Ф. Рабле: «Позвольте вам напомнить один случай, который произошел в Риме двести шестьдесят лет спустя после основания города. Один юный патриций встретил на холме Целии римскую матрону по имени Верона, глухонемую от рождения, но так как юноша и не подозревал, что имеет дело с глухонемой, то, сопровождая свою речь свойственными италийцам жестами, он обратился к ней с вопросом, кого из сенаторов встретила она, поднимаясь на гору. Слов его она не разобрала и решила, что речь идет о том, что всегда было у нее на уме и с чем молодой человек, естественно, мог обратиться к женщине. Тогда она знаками — а в сердечных обстоятельствах знаки неизмеримо более пленительны, действенны и выразительны, нежели слова, — завлекла его к себе в дом и знаками же дала понять, что эта игра ей по вкусу. В конце концов они, не говоря ни слова, вволю набарахтались. А еще я боюсь, что глухонемая женщина вовсе ничего не ответит на наши знаки, а сей же час упадет на спину...»
Достаточно прочесть «Гептамерон», чтобы понять, почему его автора, королеву Маргариту Наваррскую, называли «самой женственной женщиной». В жилах людей той эпохи текла горячая кровь, бурлившая страстными желаниями. Добрачные связи были в порядке вещей у представителей всех слоев населения. Епископ, выведенный в новелле Корнаццано, делится наблюдениями: «Прежде, чем стать епископом, я был исповедником, и все девушки старше десяти лет признавались мне, что у них уже было по крайней мере два любовника». Простолюдины развлекались на шутовских «ослиных» праздниках, главную суть которых составляли фаллистические карнавалы и двусмысленные остроты. Немецкие масленичные пьесы18, производящие на современного читателя впечатление крайней непристойности, были очень популярны с XIV в.
Римско-католическая церковь представляла собой в эпоху Ренессанса мощную социальную силу. Плоть от плоти своего времени, церковь не только влияла на общественную жизнь, но и сама испытывала на себе воздействие новых нравственных идеалов. В силу целого ряда исторических и социально-экономических факторов, влияние церкви и ее институтов было далеко не однозначным. С одной стороны, монастыри были первыми и долгое время единственными очагами культуры. Здесь впервые возникло профессиональное ремесло, заложились основы кооперативного труда. Монахи были искусными землевладельцами, пивоварами, ткачами. Они прокладывали дороги, выкорчевывали леса, осушали болота, строили плотины. Монастыри давали приют ученым, врачам, негоциантам и сами мало-помалу превращались в богатых собственников. Здесь учили читать, писать, считать. В монастырях ранее всего развилась женская эмансипация. Достаточно вспомнить просвещенных послушниц и писательниц, например знаменитую Хросвиту (935—975), монахиню гандерсгеймского монастыря. В стенах обителей процветали искусства, здесь создавались грандиозные художественные ценности. Прославлению имени Господа, росту экономического могущества церкви была подчинена вся личная жизнь монахов. Хозяйственные интересы общины требовали самоотречения и ограничений в половой жизни: поощрялись монашеское целомудрие и праведническое безбрачие. Но по мере накопления богатства, сосредоточения в своих руках огромной власти церковь все более тяготилась собственными моральными принципами.
К концу XV столетия духовенство уже столь скомпрометировало себя, что можно, пожалуй, было говорить о кризисе нравственности. Секретарь римского сената Стефан Инфессура писал о папе Сиксте IV (1471—1484): «... 12 августа, в четверг, в пять часов ночи Сикст скончался. В этот счастливейший день всемогущий господь проявил свою силу на земле, освободив христианский народ от руки такого безбожнейшего и несправедливейшего владыки, не знавшего страха божьего и не имевшего ни малейшей склонности к водительству христианским народом, ни состраданиями милосердия, но находившегося всецело во власти беса нечестивой чувственности, жадности, страсти к роскоши и пустого тщеславия, не имея ничего другого за своей душой». Преемником Сикста IV был Иннокентий VIII, избранный на папский престол благодаря подкупу кардиналов. Сменивший его в 1492 г. Александр VI Борджиа «приобрел печальную известность благодаря подлостям и гнусностям своего потомства». О нравах, которые царили в среде церковного руководства при Александре VI, подробно рассказывает в своем дневнике его церемониймейстер Иоганн Бурхард. Он сообщает об оргиях, которые творились в папском дворце, о продаже кардинальских и иных церковных званий, об убийствах неугодных папе людей и т. д. С. Инфессура с негодованием добавляет, что «если господь пропустит сие, то таковое растление дойдет до монахов и братии орденов, хотя и теперь городские монастыри сделались домами разврата, и никто сему не противится». Действительно, аббаты иногда отличались от светских людей лишь своей тонзурой. Большинство из них было женато и жило в монастырях вместе с женами и детьми, проводя время в попойках и развлечениях.
Уже с XII в. католическая церковь принялась торговать отпущением грехов, пресловутыми индульгенциями, которые предусматривали расценки на совершение любого проступка или даже преступления. Подделка документов стоила 7 гроссов, продажа должности — 8 гроссов, нарушение тайны исповеди — 7 гроссов, противоестественная связь с близким родственником — 5 гроссов, изнасилование — 6, причем изнасиловать женщину или девушку, возвращающуюся из церкви, стоило дороже, потому что она считалась в этот момент безгрешной и особо вожделенной для дьявола. Немудрено, что народ облек свой взгляд на церковь в метких поговорках и обличительных насмешках: «У монахов только одно считается грехом — отсутствие денег», «В монастыре Можно делать все, что угодно, лишь благочестие не приносит пользы», «Три вещи привозишь обыкновенно из Рима: нечистую совесть, испорченный желудок и пустой кошелек». Повсюду звучали сатирические куплеты, вроде этого: «Прелюбодеи, сводники, блудницы и доносчики! Стекайтесь в Рим скорей, здесь вы будете богаты!.. » Образы блудливой монашки и сластолюбивого попа-чревоугодника постоянно присутствуют в хрониках и художественных произведениях эпохи Ренессанса.
Не отказывая себе в сочном, грубоватом юморе, когда дело касалось обличения пороков других, обыватель тщательно (а иногда и тщетно) охранял добродетельность собственных жен и дочерей. Характерны в этом отношении обычаи, связанные с бракосочетанием, в частности ритуал освящения брачного ложа. Подразумевалось, конечно, не место отдыха после трудов праведных, а своеобразный семейный полигон, «мастерская любви», дабы на ней покоилось благоволение божие, дабы из нее выходили желанные наследники и здоровые продолжатели рода. Жених и невеста вступали в «мастерскую любви» торжественно, в присутствии свидетелей. Брак считался заключенным, когда они накрывались одним одеялом. «Взойдешь на постель и право свое приобретешь», — гласит старинная немецкая поговорка. Позор и поношение ожидали невесту, не сохранившую для своего мужа вирго (девственность). В Нюрнберге не прошедшая испытания новобрачная должна была наутро отправиться в церковь с соломенным венком на голове, толпа выкрикивала в ее адрес оскорбления, обзывала «испытанной девкой», забрасывала несчастную отбросами. В Ротенбурге эпитимия состояла в том, что совратитель или любовник три воскресенья подряд возил несчастную на тачке по городу, вымаливая у горожан прощение.