Лики любви. Очерки истории половой морали

Сосновский Александр

Этот шаг оказался для Уайльда роковым. Судебное разбирательство вылилось в перетряхивание грязного белья и обратилось против него самого. По существу, процесс распался на две части. Первая — «Уайльд против маркиза Куинсберри» (3—5 апреля 1895 г.) и вторая — «Маркиз Куинсберри против Уайльда и Тейлора» (6 апреля — 26 мая 1895 г.). Возбуждая дело о клевете, писатель слишком передоверился эмоциям и не внял голосу рассудка. Его отношения с Альфредом Дугласом, которому в ту пору было около 24 лет, отличались неуравновешенностью и напряженностью. На протяжении всего их знакомства, состоявшегося в 1891 г., Уайльд не раз испытывал на себе истерические выходки молодого друга и во всем потакал ему. Альфред откровенно ненавидел собственного отца, письменно грозил ему тюрьмой и расправой за вмешательство в личную жизнь, всячески подстрекал Уайльда к решительным действиям. С другой стороны, Уайльд надеялся на негласную поддержку и покровительство некоего высокопоставленного лица, которое тоже фигурировало в деле, но так и не было названо. Расчеты эти не оправдались. Судья Керзон хорошо подготовился к процессу, собрал множество неопровержимых улик. В ходе перекрестного допроса обнаруживались все более компрометирующие подробности странного интереса Уайльда к 16—20-летним мальчишкам, которым он делал дорогие подарки, снимал комнаты, возил за свой счет в Париж... Уайльд защищался виртуозно и не раз ставил своих судей в тупик парадоксальными рассуждениями о любви, красоте и зле*. Однако давление оказалось столь сильным, что он постепенно исчерпал все ресурсы красноречия. Тяжелым ударом явилось известие, что таинственное высокопоставленное лицо спешно покинуло Англию и отправилось путешествовать. Вместо обвинений мар

* В судебном отчете то и дело попадаются ремарки о поведении публики: «Смех», «Аплодисменты».

кизу Куинсберри судья все чаще выдвигал аргументы против Уайльда. Раскрылась пикантная история 1893 г., когда писатель еле выкрутился из щекотливого положения. Взбалмошный Альфред Дуглас подарил как-то платье со своего плеча одному из подростков, отиравшихся вокруг Тейлора. Все бы ничего, но в кармане пиджака обнаружилось подозрительное письмо, адресованное Уайльдом Дугласу. Завладевший письмом парень очень нуждался в деньгах, поэтому он пренебрег хорошими манерами и принялся шантажировать писателя. Хотя записка и не содержала прямых доказательств, Уайльд вынужден был признать, что в свое время выкупил ее за 15 фунтов стерлингов «как собственный автограф». Процесс двигался к трагикомической развязке. Встревоженный адвокат писателя выразил удовлетворение ходом расследования и потребовал прекратить дело. Суд не возражал, однако тут же выдвинул обвинения против бывшего истца. Вечером пятого апреля 1895 г. Уайльда арестовывают. Он был признан безусловно виновным и получил максимальное наказание — два года заключения. Недавний кумир публики отбыл свой срок «от звонка до звонка» в тюрьме ее величества Рэдинг в Беркшире...

Другая драматическая история произошла в России. К сожалению, запутанные обстоятельства смерти П. И. Чайковского гораздо лучше известны за рубежом, чем на его родине. Доморощенные блюстители нравственности тщательно ограждали тайну великого композитора. Однако нет никаких сомнений, что психосексуальные особенности личности никак не могут уронить достоинства человека, а тем более влиять на оценку его вклада в сокровищницу мировой культуры. Согласно официальной версии П. И. Чайковский скончался от холеры в 1893 г. Отпевание состоялось в Казанском соборе Петербурга, огромная толпа сопровождала гроб до Александро-Невской лавры, где он был погребен с необыкновенными почестями. Выражения скорби и признательности были огромны, такого всенародного прощания удостоился ранее лишь Ф. М. Достоевский. Немногие знали горькую правду: Петр Ильич покончил с собой по приговору суда чести выпускников юридического училища, к числу которых он принадлежал.

Еще за несколько лет до этого по столице передавались невнятные слухи, будто Чайковский состоял в связи то ли с сыном какого-то генерала, то ли с наследником престола. Скорее всего это были всего лишь грязные сплетни, хотя друг композитора, великий князь Константин Романов давал для них основание. Родовитый меценат, автор лирических стихов и романсов, переводчик Шекспира и любитель изящного действительно подозревался в содомии, Петр Ильич — человек необыкновенного душевного склада, подлинный гений, мятущийся, сомневающийся и часто недовольный собой, весьма болезненно переживал глубоко запрятанную тайну. Она отравляла ему жизнь, заставляла упорно и безнадежно насиловать свою природу. Когда-то в молодости он страстно влюбился в певицу Дезире Д'Арто, даже сделал ей предложение, но получил отказ. Позднее Чайковский все же отважился на решительный поступок и женился на Антонине Ивановне Милюковой. Более неудачный выбор вряд ли можно было сделать. Как утверждает Ю. Нагибин, супруга композитора обладала неукротимым темпераментом и «в первую же брачную ночь его постиг нервный припадок, он кричал, трясся, плакал, терял сознание...». С помощью самоотверженного ангела-хранителя Надежды фон Мекк гордиев узел супружеских отношений удалось разрубить. Однако Антонина Ивановна еще долго держала бывшего супруга на «коротком поводке»: несколько раз она предлагала ему усыновить появлявшихся у нее детей, чем немало способствовала развитию черной меланхолии. В конце концов, просвещенная «доброжелателями», фон Мекк отказала композитору в расположении.

Удар был тяжким, к тому же по времени он совпал с мучительными переживаниями и предчувствиями разоблачения. В руки одного из однокашников Чайковского, служившего в канцелярии государя, попало письмо некоего барона, в котором он жаловался, что композитор якобы совращает его сына. Посчитав, что обвинение кладет пятно на все дворянское сословие, канцелярист потребовал суда чести. Приговор был единодушным: либо огласка и публичное расследование, либо добровольный уход из жизни... Говорят, император Александр III, узнав истинную причину смерти любимого композитора, воскликнул со слезами: «Экая беда! Баронов у нас хоть завались, а Чайковский один!..»

Начало XX столетия в Германии ознаменовалось громким процессом графа Куно-Мольтке. Осенью 1906 г. журналист Гарден предал гласности факты странной и подозрительной дружбы, связывающей некоторых аристократов и членов высшего общества. Все они группировались в замке Либенберг вокруг принца Филиппа фон Эйленбурга, образуя союз «Круглого стола». Одним из наиболее приметных среди них оказался граф Куно-Мольтке. Граф, вынужденный выйти в отставку, заявил протест против разоблачений Гардена. Слушание дела изобиловало массой скандальных подробностей. Журналист отказался от прямых обвинений, но утверждал, что дружба графа Мольтке с принцем носила эротический характер. Бывшая жена графа показала на допросе, что он больше всего на свете любит своих друзей, обнаруживает по отношению к ним необыкновенную нежность и предупредительность, а семейную жизнь называет «свинством». По ее словам, вскоре после венчания граф отказался от супружеских прав, пояснив, что этого желает принц «Фили». Чтобы избегнуть всяческих соблазнов, граф якобы спал дома не раздеваясь и по первому требованию друга отправлялся к нему в замок. Обвиняемые отрицали эти показания, ссылаясь на личную неприязнь свидетелей. Поскольку прямых доказательств не было, оставалось предположить, что великосветская пара вела образ жизни урнингов. В конце концов суд освободил их под крупный денежный залог.

Скандал получился отменный, однако рядовому обывателю хватало забот и в обыденной жизни. Подрастающее поколение развращалось с самого детства — в семье, школе, закрытых пансионатах. Не только посторонние, но и сами родители иногда вели себя по отношению к детям безнравственно. Примеры тому находятся и в уголовной хронике, и в специальных исследованиях, и в художественной литературе. Эжен Сю в «Парижских тайнах» отмечает, что связь отца с дочерью не была редкостью среди обитателей «дна». И. Блох приводит эксквизитный вариант: один молодой человек состоял в связи с мамашей и ее двумя дочерьми, одновременно являясь пассивным партнером для главы этой семейки. В больших городах распространился тип «большой дочери», «полудевы» — развращенного взрослыми подростка, с юных лет познавшего порок. В кадетских корпусах воспитанники по ночам читали рассказы Катюля-Мендеса и устраивали состязания по онанизму: тот, у кого семяизвержение наступало раньше, получал купленный вскладчину приз.

Что можно было ожидать от подростков, если взрослые сами прибегали к изощренным способам полового удовлетворения? Не кто иной, как граф Оноре Мирабо, депутат Национального собрания от третьего сословия, описал в эротическом романе 1786 г. так называемый godemiche («наслаждайся мной») — механический искусственный фаллос: «Этот инструмент в точности походил на естественный мужской член. Единственная разница заключалась в том, что сверху донизу он имел волнообразную поверхность, с той целью, чтобы трение ощущалось сильнее. Он был сделан, весь из серебра, но благодаря очень прочной лакировке имел натуральный цвет. Он был легок, с тонкими стенками, а внутри был полый; посредине проходила круглая серебряная трубочка, приблизительно вдвое толще гусиного пера, а в ней поршень; трубочка была плотно привинчена к стержню, просверленному и припаянному к основанию головки. Таким образом, вокруг этого маленького шприца внутри стенок оказывалось пустое пространство. Член плотно закупоривался отлично пригнанной пробкой с отверстием посредине, пропускавшим только начальный конец маленького шприца. Стальная спиральная пружина, раскручиваясь, приводила стержень поршня в движение. Godemiche наполняют горячей водой такой температуры, чтобы она только не обжигала губ, затем закрывают отверстие пробкой, к которой приделано кольцо, чтобы можно было вытаскивать ее, и наполняют маленький шприц, вытягивая поршень, жидким раствором рыбьего клея, окрашенного в белый цвет. Теплота воды передается тотчас же рыбьему клею, очень похожему на человеческую семенную жидкость...» По утверждению А. Розенбаума, помимо столь технически сложных приспособлений, в целях онанизма использовали «карандаши, палочки сургуча, пустые катушки, вязальные спицы, шнуровальные шпильки, тамбурные крючки, игольники, наперстки, стеклянные и другие пробки, свечи, стаканчики, рюмки, зубочистки, зубные щетки, банки от помады, майских жуков (!), куриные яйца и особенно часто головные шпильки». Почтенный доктор добавляет, что «в 1862 г. употребление головных шпилек для онанизма было так распространено, что один хирург придумал даже особый инструмент для их извлечения из половых органов».

Фабричные гудки вспугнули обывательское болото, мораль не выдерживала испытания электрическим шоком. Общество буквально потрясали взрывы насилия и болезненного сладострастия. История «Джека Потрошителя», сексуального маньяка и убийцы из Уайтчепеля навела настоящий ужас на англичан в начале XX в. Не менее зловещее впечатление произвел процесс «сладострастного убийцы» Фрица Хаармана в Германии: сорокалетний тайный агент полиции, с многими судимостями в прошлом, в течение двух лет с необыкновенной жестокостью убил у себя на квартире 27 юношей. Он выкалывал своим жертвам глаза, перегрызал зубами горло, скальпировал трупы и совершал с ними половые акты. Чувственная жестокость проявлялась и в различных формах флагелляции: сковывании, связывании истязаемых, применении щипцов, узких ботинок на манер «испанского сапога», специальных корсетов и т. д.

В конце XIX в. стремление испытывать боль и физические мучения при половом акте обрело наконец своего пророка. Хотя еще Ж. Ж. Руссо описывал в «Исповеди» сладострастный восторг от сечения по голым ягодицам, им по праву стал Леопольд фон Захер-Мазох (1836—1895). Будущий родоначальник мазохизма родился во Львове, в семье еврейских выходцев из Испании. Его прадед сражался под началом Карла V с князьями-протестантами, а отец женился на славянке и осел на ее родине в Галиции. Мазох получил блестящее образование, преподавал историю в университете города Грац, воевал добровольцем против Пруссии в войне 1866 г., в 80-е годы издавал политический журнал в Лейпциге, затем недолго жил в Париже, а в 1890 г. окончательно переселился в Линдгейм, где и скончался. Мазох был прежде всего писателем, причем весьма плодовитым, незаурядным и разносторонним. Вскоре после того как его роман «Граф Донской» о польском восстании 1846 г. получил признание читателей, он оставил научное поприще ради занятий литературой. Его рассказы из еврейского и галицийского быта пронизаны поэтическим очарованием и романтикой таинственного. Но Мазох писал и острые политические памфлеты, пьесы, обличающие австрийскую и прусскую аристократию, вполне реалистические романы. Оценка художественных достоинств этих произведений — дело специалистов, во всяком случае нелишне напомнить, что некоторые критики сравнивали его с Гоголем, Тургеневым, Гейне и Брет-Гартом. Однако самый заметный след Захер-Мазох оставил как автор «Венеры в мехах» — страстного гимна добровольному самоунижению. Герой романа Северин видит смысл любви в физических и моральных страданиях, причиняемых сильной и решительной женщиной, современной амазонкой. Своеобразным продолжением этой темы явились мемуары жены писателя Ванды фон Захер-Мазох «История моей жизни», увидевшие свет уже после его смерти.