Лики Японии
Шрифт:
Этот пример говорит о том, что Япония хотела бы, чтобы ее видели лишь в том свете, в каком она сама себя подает, а не такой, какая она есть на самом деле или какой ее мог бы увидеть иностранец, будь на то его собственная воля и возможности. В принципе иностранцу не отказывают в свободе видеть, но он полностью лишен ее, пока ему не удается преодолеть трудный барьер, каким является японский язык. Япония прилагает в последние годы много усилий, чтобы поражать мир не только материальными, но и духовными богатствами, и делает в этом отношении больше, чем многие другие страны. Так, немало сил и средств она тратит на то, чтобы как можно шире распространять свой язык за границей. Сегодня владеющий японским иностранец — не такая
Япония, бесспорно, открыта для контактов со многими странами. Вряд ли найдется еще государство, которое без внешнего давления (о внутренней необходимости пока речь не идет) переняло столько культурных ценностей извне. И тем не менее возникает вопрос, не предпочитает ли она вопреки заверениям в обратном оставаться в «одиночестве», не влюблена ли в свою изоляцию, не играет ли роль непонятой, стоя в позе некоторого самодовольства. Сказанное относится скорее к духовной, чем к материальной сфере. В последней Япония в наши дни не может быть изолированной: без преуспевающей международной торговли ей не прожить.
Почему, однако, Япония, несмотря ни на что, продолжает столь во многом изолироваться от остального мира? Почему она все снова и снова выпячивает свою «исключительность» и так настойчиво подчеркивает свою «непохожесть на других»? Вряд ли найдется такой глупец, который откажет японскому народу в собственном образе мышления и возьмется оспаривать особенности его национального характера. Зачем же эти порой прямо-таки судорожные усилия, направленные на возведение между собой и «остальным миром» барьеров? Не претендует ли Япония на особое положение по той причине, что еще не нашла своего места в семье народов мира, или потому, что ей было отказано в нем? Какую позицию она сама занимает по этому вопросу? Не страдает ли экономический гигант от того, что его признают лишь гигантом в области экономики? Может быть, он претендует на большее? Задевает ли его, что его гигантизм вызывает зависть, и он вынужден поэтому выслушивать от своих политических партнеров, являющихся одновременно его экономическими конкурентами, немало упреков и оскорблений? А может быть, японский народ, постоянно оглядывавшийся за последние сто лет на Европу и Соединенные Штаты, потерял родную почву под ногами, не в силах больше выносить «двойную жизнь» — азиатскую, с одной стороны, и европейско-американскую — с другой. Так что самопознание и поиск собственной самобытности как бы вытекают из естественного инстинкта самосохранения.
Эти и многие другие вопросы требуют ответов, найти которые довольно сложно. Возможно, кое-кто найдет очень простое объяснение феномену под названием «дискуссия о японце», сведя его к проявлению чувства национализма, а саму «дискуссию» — как склонность к агрессивному поведению. Подобные упрощенные взгляды для многих неизбежны, но они неприемлемы, если проистекают из духовной инертности. В любом случае слишком настойчивый упор на национальное своеобразие почти всегда расценивается как признак национализма.
Остановимся на другой мысли. Не является ли то, что изображается как возвращение к утраченной самобытности, не чем иным, как началом процесса слияния и ассимиляции, происходящего таким образом, что интенсивное сосредоточение на самих себе и осознание заново традиционных систем и ценностей станет надежным исходным базисом для того, чтобы чужое продуманнее и эффективнее интегрировать в свое собственное? Следовало бы посмотреть, а не происходили ли в японской истории подобные
В истории японской культуры эпоха, начавшаяся примерно в конце IX века, названа поздним периодом Хэйан. До нее в течение нескольких столетий культурная жизнь Японии находилась под влиянием Азиатского материка, а точнее, Китая и Кореи. Образ жизни, политическое мышление, как и все остальное, строились по китайско-корейскому образцу. Экономика и культура Китая тех лет находились на более высокой, чем на Японских островах, стадии развития. Когда же в начале X века огромная империя китайской династии Тан развалилась, существовавшие до того времени тесные связи между Японией и Китаем ослабли, и затем потребовался довольно длительный период, чтобы они почти полностью распались. Потом Япония занялась интенсивным усвоением всего, что она переняла, и его усовершенствованием. Произошла эмансипация Японии, следствием чего было создание национальной духовной и материальной культуры. Появились собственные японские письменные знаки, и уже в X и начале XI века самобытная японская литература достигла своего, как считают некоторые авторы, наивысшего расцвета.
Хотя приток духовных ценностей с Азиатского материка в XII, XIII и в последующие столетия прекратился не полностью, он был направлен в определенное русло, а заимствованное было относительно быстро интегрировано в уже имеющееся собственное. С начала XVII и до середины XIX века наступила почти полная изоляция страны от внешнего мира. Тогда-то Япония могла без помех заниматься собой и культивировать собственное. Когда же она, наконец, вынуждена была отказаться от самовольной изоляции, то оказалась (довольно неожиданно для нее самой) в состоянии конфронтации с быстро развивающимися экспансионистскими капиталистическими странами, от которых она во многом отставала. И Япония вновь стала учиться, заимствовать, копировать.
А что происходит столетие спустя? Может быть, для Японии наступил новый «период Хэйан», когда после заимствования пришло время активного освоения? Этот вопрос, поднятый многими упомянутыми книгами, а также заданный мной во время публичной лекции, прочитанной в одном из японских университетов в начале семидесятых годов, вызвал, к моему удивлению, довольно бурную дискуссию. Но и эта дискуссия не дала убедительных ответов. В Японии не любят расходиться, не сказав примирительного слова. «Не принимайте все эти книги всерьез, — сказал мне в утешение почтенный, покрытый сединами, профессор. — Мало ли о чем пишут в Японии». Однако для меня это не было аргументом.
Внешне японский образ жизни зачастую представляется конгломератом азиатского и европейско-американского, а ее культура — амальгамой азиатской и европейско-американской культуры. Могло ли из этой нестойкой смеси получиться нечто единое? Ведь убедительным примером подобного служит «период Хэйан», правда, в японской истории имеются и противоположные примеры.
Новое рождается в борьбе со старым. Старое постепенно отмирает. В конце концов оно исчезает или сохраняется, поддерживаемое искусственно. Это подтверждается опытом развития всего человечества. Но насколько это верно для Японии?
В VIII веке основным жанром в японской поэзии была танка — нерифмованное пятистишие из 31 слога; в XVII веке возник новый жанр — хайку, нерифмованное трехстишие из 17 слогов; в конце XIX века под влиянием европейской поэзии появились белые стихи. Однако и танка, и хайку продолжали существовать и до сегодняшнего дня остались продуктивной формой поэтического творчества. Их регулярно помещают даже ежедневные газеты. Сочинение стихов по классическим канонам поэзии в сегодняшней Японии — излюбленное времяпрепровождение японцев. В 1979 году выпускалась примерно тысяча периодических изданий, предназначенных специально для публикаций хайку, а от 300 до 500 тысяч японцев считали себя поэтами, пишущими в жанре хайку.