Ликвидация.Бандиты.Книга вторая
Шрифт:
— Не смакуем.
— Вот и все. Но писать протокол не получится — свидетелей все равно нету.
— Оформишь как донесение осведомителя. Все у тебя?
— Все.
— Выясни, что за автомобиль, куда поехал. Ему сейчас надо отмыться — наверняка и кабина в крови, и все остальное. А я пока на Лассаля. И давай уже, закругляйся здесь — работы много.
Вторым происшествием была смерть старьевщика с Тамбовской. Тележка стояла на Расстанной, сам старьевщик в полулежащем положении найден на Тамбовской, напротив своего дома.
Смерть второго старого знакомца за одно утро Сергея Николаевича насторожила. Такие пары не могут быть случайными. Кремнев приехал в морг. Там ему сказали, что вскрытие старику еще не делали, но, судя по внешнему виду, преставился от сердечного приступа. Чтобы переварить и сопоставить два этих события, сыщик решил пройтись до конспиративной квартиры и дождаться там Перетрусова, с которым договорился встретиться в два пополудни.
Но Перетрусов не пришел ни в два, ни в три часа. Это еще более обеспокоило Кремнева, и он вернулся на Лассаля.
Там его ждало третье известие: на квартиру Эбермана совершено разбойное нападение.
— …А я такая говорю — вон, Ева идет, она все знает, — причитала соседка. — Заходят они такие…
— Она что, не одна была?
— С кавалером была, ага. Заходят они такие, а нас бандюки эти уже в комнате закрыли-и-и… — Баба тихонько принялась подвывать.
У Кремнева уже голова болеть начала. Баба причитала, бесштанная команда пацанов бегала кругами вокруг сыщика и орала как оглашенная.
— Уймите детей, мешают, — попросил Сергей Николаевич.
— А ну, быстро заткнулись все! — От грозного окрика мамаши даже сам Кремнев слегка присел. — Пока бошки не поотрывала!
Мелочь как ветром сдуло.
— Сколько их было?
— Кого? Бандюков? Три штуки. Я ж не знала, товарищ, они ж бумажками своими потрясли — обыск, говорят, Эберману делать будем. А вы как хотите, а я завсегда знала, что этот Эберман — буржуй недобитый. Одно слово — еврей.
— Он швед, — машинально поправил Кремнев.
— А какая разница?
Спорить Кремнев не стал. Его интересовал спутник Евы.
— А что за кавалер-то был?
— Евкин-то? Ну, такой, ничего себе, молоденький, ладный весь из себя. Со стекляшками на носу, как у слепого. Я ж его вблизи-то и не видала, нас как в комнату загнали, я и дышать боялась. Малых в шкаф заперла, думаю — если убивать придут, глаза повыцарапаю.
— Раньше кавалера того видели?
— И-эх, — тяжело вздохнула баба. — Кабы я такого раньше увидела, думаете, жила бы щас со своим паразитом? Ну вот почему Евке этой такой дроля достался, а мне омморок один, а? Уж я бы такого бы держала, да не отпускала…
— Не отвлекайтесь, любезная. Дальше что было?
— Так я ж и говорю: заперли нас. Только и слышно в колидоре-то — ругаются, спорят, Евка визжит. Я думаю — ну, сейчас снасильничают ее, а потом за меня примутся. Им-то, бандюкам, известно, одно на уме. А потом слышу — вроде спокойно стало, ушли. Понятно, выглянули мы, посмотреть. А колидор заблеван весь, и кавалер на кухню в сапогах своих поганых проперся. Слышу — вода потекла, он зафыркал весь. Думаю, ну сейчас как выйду, как наведу шороху! А тут дверь опять открывается, и забегает еще один. Я уж от греха подальше опять дверь на щеколду замкнула, думаю — щас окно открою, на всю Тамбовскую голосить буду. Думала, снова да ладом щас начнется. А они вместо этого на кухне сели и давай лясы точить!
— О чем?
— Да разве оне докладывались?! Я слышу, что нормально говорят, вроде как и убивать никого не собираются. А в колидор все равно выйти боюсь. Сами ж видите — малые у меня все, на кого мне их оставлять-то? На ирода своего пьяного?
Баба опять начала сползать в истерику.
— А второго вы видели?
— Не, темно же, в колидоре-то. Но издаля слышала, что кавалер его по фамилии назвал, вроде Иванов.
— Иванов?
— Я не знаю, не слышала. Где кухня, а где я. И дверь на щеколде.
Кремнев понял, что окончательно запутался. Что Белка искал у Эбермана? Прибежал-то явно не просто так. Зачем напал на племянницу? И почему оставил в живых кавалера? В том, что в роли кавалера выступал Перетрусов, Сергей Николаевич почти не сомневался. И уж совсем непонятно, откуда вывалился этот Иванов.
Пока Сальников и Кирпичников колдовали в комнате Эбермана, Кремнев прошел на кухню. Если этот неизвестный Иванов тоже прискакал к Эберману, значит, старый мошенник представлял интерес не только для Белки. Перетрусов и неизвестный Иванов сидят на кухне, потом вместе куда-то уходят. Богдан должен знать, что скоро на квартиру приедет уголовка. Он должен оставить сообщение, незаметное для собеседника.
— Алексей Андреевич! Аркадий Аркадьевич! — позвал Кремнев.
Коллеги пришли на кухню.
— Как вы думаете, где можно оставить сообщение, на виду, но незаметно.
Асы огляделись. Запыленное окно, пол немыт, побелка на стенах уже обтерлась и изрядно засалилась. Водопровод и печь вне подозрений. Мебель: захламленный буфет, кухонный стол, накрытый газетами, заляпан; несколько табуретов вокруг.
— Можно карандашом на столе написать, — предложил Кирпичников.
— Только что смотрел, нету надписей, — ответил Кремнев. — Да и как ему писать — руки-то все время должны быть на виду.
— А как еще сообщение передать, ногами, что ли? — удивился Кирпичников.
— Точно, ногами! — обрадовался Сальников и упал на колени. — Сергей Николаевич, смотрите!
Кремнев не стал бухаться на колени, а просто наклонился.
На грязном полу большими кривыми буквами было выведено — «Лигово».
— Что это? — спросил Кирпичников.