Лилии полевые
Шрифт:
– Может быть, она одела так свое платье, чтобы скрыть ребенка, – подумал он.
Чем более они приближались, тем яснее он видел, как обрисовывался ребенок, которого женщина несла на руках под одеждой.
– Я уверен, что это та самая женщина, которая вчера ушла из моих рук. Конечно, я лица ее не заметил, но узнаю теперь ее высокую фигуру. И вот она идет с ребенком на руках, даже не делая попытки спрятать его. Правду сказать, я не смел надеяться на такой счастливый случай.
Мужчина и женщина продолжали спешно идти к воротам. Они, по-видимому, не
– Почему мешаешь ты нам выйти в поле на работу? – спросил мужчина.
– Ты можешь пойти сейчас, я должен только поглядеть, что спрятано у жены твоей под платьем.
– Чего тут смотреть, – ответил тот, – здесь хлеб и вино, чтобы пропитаться до вечера.
– Может быть, ты и правду говоришь, – сказал воин, – но если это так, отчего же она добровольно не показывает мне, что она там несет?
– Я не хочу, чтобы ты это видел, и советую тебе отпустить нас.
С этими словами муж поднял было свою дубинку, но жена положила руку ему на плечо и попросила:
– Не затевай спора, я лучше иначе поступлю – дам ему поглядеть, что я несу, и я уверена, что он не сделает зла тому, что увидит.
И с гордой и доверчивой улыбкой она обернулась к воину и отвернула край своей одежды. Легионер мгновенно отскочил назад и закрыл глаза, как бы ослепленный сильным сиянием. То, что женщина скрывала под одеждой, сверкнуло пред ним такой ослепительной белизной, что вначале он вовсе не знал, что он видит.
– Я думал, что ты держишь ребенка на груди, – сказал он.
– Ты видишь, что я несу, – ответила женщина.
Теперь только воин разглядел, что так ярко и ослепительно светился пучок лилий, тех самых лилий, которые росли кругом в поле. Но блеск их был роскошнее и ярче. Он едва мог смотреть на них. Он просунул руку в цветы, так как не мог отделаться от мысли, что эта женщина должна нести ребенка, но, кроме нежных цветов, он ничего не ощутил. Он испытывал горькое разочарование и в гневе охотно задержал бы и мужа, и жену, но он понимал, что не найдет никакого объяснения своему поступку.
Заметив его замешательство, женщина сказала:
– Не позволишь ли нам теперь пройти?
И воин молча опустил копье, которым загородил выход из ворот, и отошел в сторону, а женщина снова закрыла цветы своим платьем, глядя счастливой улыбкой на то, что держала на руках.
– Я знала, что ты не сможешь сделать ничего худого, когда ты только это увидишь, – сказала она воину.
Затем они быстро ушли, а воин продолжал стоять и смотреть им вслед все время, пока они были еще видны. И, следя за ними взглядом, он чувствовал совершенно ясно, что эта женщина несла на руках не пучок лилий, а настоящее, живое дитя.
Он продолжал еще смотреть вслед путникам, когда услыхал вдруг громкий окрик: к нему торопливо приближался Вольтигий с отрядом.
– Задержи их, – кричали они, – запри пред ними ворота, не дай им убежать!
И, подбегая к воину, они нервно поведали ему, что напали на след исчезнувшего вчера ребенка. Только что искали они его в доме, но он снова исчез и оттуда; они видели, как его родители унесли его. Отец – крепкий седобородый человек с дубинкой, мать – высокая женщина, она спрятала ребенка в складках одежды.
Во время этого разговора к воротам подъехал бедуин на прекрасной лошади. Не говоря ни слова, воин бросился на бедуина, сбросил его с лошади, сам вскочил на нее и поскакал по дороге.
Прошло несколько дней, а легионер все еще продолжал погоню по ужасной гористой пустыне, тянущейся по южной части Иудеи. Он до сих пор преследовал трех беглецов из Вифлеема и был вне себя, что этой бесплодной охоте конца не было видно.
– Кажется, будто эти люди в самом деле способны провалиться сквозь землю, – ворчал он, – сколько уже раз в эти дни я подъезжал так близко к ним, что готовился уже пронзить ребенка копьем, и все же они каждый раз скрывались от меня! Я начинаю думать, что действительно никогда не поймаю их.
Он стал терять мужество, как человек, замечающий, что борется с чем-то всесильным, он задумывался: быть может, сами боги защищают этих людей от него.
– Вся эта погоня – напрасный труд. Лучше бы мне вернуться, не то погибну я от голода и жажды в этой мертвой пустыне, – говорил он сам себе все чаще и чаще. Но тотчас его охватывал страх пред тем, что предстоит ему, если он вернется, не исполнив возложенного на него поручения. Ведь и так именно он уже два раза отпустил ребенка. Сомнительно, чтобы Вольтигий или Ирод простили ему это.
«Пока Ирод знает, что хотя бы один из вифлеемских мальчиков жив, его будет мучить прежний страх, – думал воин. – Вернее всего, что он попытается заглушить свой гнев и муки страха тем, что прикажет меня распять».
Был жаркий обеденный час, и легионер сильно страдал, пробираясь верхом по скалистой, лишенной деревьев местности, по тропинке, которая вилась змейкой в глубоком ущелье, где не было ни малейшего ветерка. Лошадь и всадник готовы были свалиться. Уже несколько часов, как воин потерял от усталости всякий след и чувствовал упадок духа больше, чем когда-либо.
– Я должен отказаться от погони, – думал он, – в самом деле, я думаю, что не стоит труда их дальше преследовать. Они неизбежно должны погибнуть так или иначе в этой ужасной пустыне!
Раздумывая так, он вдруг заметил в одной из скал вблизи дороги сводчатый вход в пещеру. Он тотчас направил лошадь к этому входу.
– Надо бы мне немного отдохнуть. Может быть, я с новыми силами примусь опять за погоню.
Когда он уже хотел войти в пещеру, его поразило необычайное явление. По обеим сторонам входа росли две прекрасные лилии. Они вытянулись высоко и прямо, неся каждая на себе много цветов, распространявших одуряющий запах меда; вокруг цветов летали тучи пчел. Среди мертвой пустыни это зрелище было так необыкновенно, что и воин поступил удивительно для него самого. Он сорвал большой белый цветок и взял его с собой в пещеру.