Лилобус
Шрифт:
— Я тут подумал, — сказал он маме, которая опять открыла дверь, едва он подошел, будто стояла на страже. — Можно на следующие выходные я приглашу в гости друга?
Потом все пошло как по маслу. Мама поблагодарила его за то, что он предупредил заранее: будет время навести чистоту в гостевой комнате — она давно уже собиралась, но руки все не доходили. Отец заметил, что было бы интересно познакомиться с кем-нибудь из той школы, потому что он знавал многих ее выпускников, и никто о ней доброго слова сказать не мог, хотя все, кто там учился, весьма преуспели.
Вдруг его как током ударило: а вдруг Джимми не захочет?
— Надеюсь, у него других планов нет, я-то забыл у него спросить, — проговорил он, запинаясь.
— Может, позвонить ему? — предложила мама. Она набирала номер так, будто звонила на другую планету, а не в Дублин — осторожно и без особой надежды на успех.
— Господи, как здорово слышать твой голос, — сказал Джимми.
— Я сейчас дома, — сказал Руперт.
— Надеюсь. Мне приходило в голову,
— Здесь так здорово, такая красота кругом, и я подумал… хотел тебя спросить…
— Да?
— Хотел спросить: может, приедешь через неделю погостить?
— Я бы с радостью.
Повисло молчание.
— Правда? Джимми, правда?
— Конечно. Уже не надеялся, что позовешь, — ответил Джимми.
Силия
Эмер, ее подруга, называла этот рейс «танцевальным». По пятницам обитатели Дублина в массовом порядке садились по автобусам и уезжали за город, чтобы вечером попасть на танцы у себя дома. Это революция, говорила она: деревенские уезжают, потому что дома у них развлекаться умеют куда лучше, чем в Дублине. По будням они наслаждаются городской свободой, и в то же время не теряют связи с домом.
Селию очень развеселила мысль о том, что «Лилобус» — это своего рода «Романтический экспресс». Она поведала Эмер за чашкой чая в комнате отдыха какие персонажи появляются на остановке по пятницам без четверти семь. Эмер с завистью вздохнула. Вот бы укатить на Запад — никакой тебе стирки, уборки, и не надо объяснять трем подросткам, что денег на все не хватает, и мужу, сидящему без работы вот уже три года, что денег хватает с лихвой. У Эмер есть сестра, которая вышла замуж и уехала в город в семнадцати милях от Ратдуна — вот бы навестить ее в кои-то веки. Господи, это было бы просто чудесно.
Так они и решили. Раз в четыре недели Силии приходилось работать по выходным, и она уступала свое место в автобусе Эмер. Это всех устраивало, и по словам Эмер, когда она возвращалась в воскресенье вечером, ее домашние так были ей рады, что ни на что не жаловались, просто варили ей кофе и говорили, что соскучились. Разумеется, Силия когда-то и на танцы ходила, и замечательно проводила время: если играла хорошая группа, то со всей округи съезжалась целая толпа народу. Она танцевала с Редом, братом Кева Кеннеди, но старший из братьев, Барт, нравился ей куда больше: он из тех, на кого можно положиться. О чем он думает — не поймешь, но когда нужен, он всегда рядом. Его даже просить не приходится, он словно и так знает, когда надо придти на помощь. К этому парню, похоже, стоит присмотреться, заметила Эмер — но Силия так не считала. Барт не из тех, кто обзаведется семьей, и она не намерена возлагать свои надежды на очередного вечного холостяка. Хвати — от общения с первым еле оправилась. Эмер сочувственно вздохнула и задумалась: и зачем она сама, вкусив семейной жизни, советует кому-то выходить замуж? Вовсе не такая это райская жизнь, какой ее рисуют, а зачастую в ней вообще ничего хорошего нет.
Но Силия только рассмеялась в ответ. Эмер тридцать восемь, и хотя она притворяется циником, в глубине души готова пожертвовать чем угодно ради своего капризного красавца-мужа и долговязых сыновей, которые растут как на дрожжах и что ни день просят новую одежду. Все равно Эмер не убедит Селию, что она зря мечтает о любви. Она хочет замуж. Не срочно, не прямо сейчас, не любой ценой, но когда-нибудь обязательно. Несмотря на все то, что она видела в своей семье.
Она едва ли могла припомнить хоть один день, когда не было ссор и скандалов — которые, к тому же, нередко случались на людях. Ведь если с одиннадцати утра весь Ратдун собирался в пабе, люди явно слышали споры и выкрики и видели пунцовых от гнева мистера или миссис Райан, которые выходили из задней комнаты, чтобы наполнить чей-то стакан, и потом исчезали и продолжали препираться. Силия слышала не раз, что в семьях, где родители ссорятся, дети вырастают нервными и замкнутыми. Но у них все сложилось иначе: дети всего-навсего выросли и разъехались. Чем дальше, тем лучше — при первой возможности. Старшая сестра вступила в конгрегацию монахинь из Австралии, которые приезжали в Ирландию в поисках новых послушниц — и судя по всему, очень юных, ведь ей едва исполнилось шестнадцать. Но это, все-таки, был шанс продолжить образование. Иногда она присылала письма, в которых перечисляла какие-то непонятные места и события, толком ничего о них не рассказывая. Потом уехали ребята. Харри в Детройт, а Дэн в Англию, в Коули. Изредка от них приходили неприятные послания, пропитанные корыстным душком, который в детстве в них не проявлялся; они писали, что теперь паб в Ирландии — это, наверное, настоящая золотоносная жила. Харри в Детройте читал в газетах, что в результате вступления в Европейское Сообщество экономика Ирландии процветает, а Дэну в Коули кто-то сказал, что лицензия на открытие паба в западной Ирландии это почти то же самое, что разрешение печатать деньги. Силии все это больно было читать: письма выражали не просто намек, а полную уверенность в том, что они с мамой неплохо наживаются за счет семейного бизнеса. Но это просто смешно, если знать, как все на самом деле — просто смешно… до слез.
Пять лет назад, когда умер отец, люди говорили: хорошо еще, что Кейт Райан вела дела почти в одиночку, наверняка она и теперь удержится на плаву. Это в других заведениях жена где-то в тени; здесь бедняжка Кейт всегда управлялась сама, а муж напивался на другом конце бара в окружении своих немногочисленных друзей.
И бедняжка Кейт продержалась довольно долго. Летом нанимала какую-нибудь молодежь мыть посуду, а когда народу набиралось чересчур много, выручал Барт Кеннеди. Все шло как надо. В посетителях недостатка не было: к счастью, количество потребляемого алкоголя не зависит от прихотей моды — во все времена люди любили выпить. За исключением первой недели Великого поста, народу в паб приходило достаточно, а на выходных и яблоку было негде упасть. Конкурентов нет, и разве дадут еще одну лицензию на такой маленький город. В отличие от других мест, где есть и два, и три паба, в Ратдуне только один. Одно время ходили слухи, что Билли Бернс собирался приобрести лицензию, купить паб в двадцати милях от города и потом перевести торговлю в Ратдун, но из этого ничего не вышло.
Почему-то про Билли Бернса Силия думала весь день. С утра в голове вертелась строчка из песенки: «Билли, где ты пропадал?» — и ей вспомнился его брат, Мики. Мики такой простой и бесхитростный, а от Билли словно ждешь подвоха. И вовсе не потому что он хотел открыть еще один паб. На самом деле, это ей было бы даже на руку. Если бы паб «Райанс» разорился в честной конкурентной борьбе, это был бы славный конец. Если мама пропьется в пух и прах, то конец будет куда менее славный.
Но мама Силии ни о чем таком и слышать не желала. Это остальные все не знают меры, выставляют себя на посмешище и влезают в долги. В Ратдуне есть мужчины, у которых от пьянства отекли носы, и на щеках виднеются красные и синие прожилки. А женщины ездят за покупками в большой город в семнадцати милях, и как могла бы сообщить вам Кейт Райан, покупают не меньше полдюжины бутылочек пива, пряча их под кухонными полотенцами и прочей ерундой, купленной для отвода глаз. Маленькие бутылки легче спрятать, к тому же их содержимое употребляется быстрее. Кейт Райан могла бы рассказать вам о дамах, которые заходят вечером выпить «всего одну кружечку», и потом из сумочек достают бутылки и доливают — она все видит. Они не хотят у всех на виду заказывать больше одного стакана. Но мама Силии не желала ни слова слышать о той даме, которой не надо было ничего прятать, потому что все стояло рядом на полках, и она зарабатывала этим на жизнь двенадцать часов в день.
В первый раз, застав маму пьяной, она испытала сильное потрясение. Ведь мама не пила — это папа был пьяницей. Она это усвоила, как разницу между правым и левым, черным и белым. И вот — то же невнятное бормотанье, попытки спорить непонятно о чем… Силия с трудом держала себя в руках — в ней было не узнать ту собранную медсестру Райан, которая в больнице могла совладать с чем угодно. На следующий день мама долго извинялась, и слушать ее было страшно: она, оказывается, отравилась, потому что съела куриного паштета из банки; надо пожаловаться изготовителям, послать им этикетку. Мало того, что ночью ее несколько раз тошнило — у нее теперь что-то с головой. О вчерашнем вечере она толком ничего не помнит. Силия тихо сказала, что быть может, куриный паштет и не первой свежести, но память ее подводит, скорей всего, потому что она слишком много выпила. И мама вышла из себя, подняла крик — такие скандалы случались, только когда жив был папа. Она не пила. Силия, будь любезна, уточни, что ты имеешь в виду? Ты видела, чтобы мама вчера выпила хоть каплю алкоголя? Силия пожала плечами. Она подумала: то было один раз, может, больше не повторится. Забудем.
Три недели спустя она приехала на выходные домой и увидела, как мама смешивает джин и водку, забывает брать деньги у посетителей и отвлекается на болтовню, пока пиво льется из кружек. Тогда Силия решила, что надо забронировать место в «Лилобусе» и на выходных, когда нет дежурств, приезжать домой. Так продолжалось уже год, и маме становилось все хуже. И самое ужасное: она в этом не сознавалась ни на мгновение. Даже себе самой.
В больнице Силия видела десятки — или даже сотни человек, которые пытались спасти тех, кто беречь себя не хотел. К ним привозили стариков, которые отказывались переселятся в специальные лечебницы и по три раза устраивали пожар у себя на кухне; и старушек, которые в очередной раз ломали шейку бедра, потому что никого не попросили перевести их через улицу. К ним поступали исхудавшие анорексики, не желавшие есть; сердечники с пепельно-серыми лицами, которые работали сверхурочно, много нервничали и ели пищу с избытком холестерина; женщины, которых истощила четырнадцатая беременность; матери школьников, чьи дети наглотались таблеток; мужчины, у которых отказала печень, хотя им жены на сто ладов объясняли, что алкоголь это отрава и верная смерть. Для всех она находила слова сочувствия, ко всем проявляла понимание. Но в глубине души она не верила, что близкие пациентов действительно сделали все, что могли. Если бы у нее была дочь, которой так плохо в школе, что она похудела на двадцать пять килограммов, Силия не сидела бы сложа руки, а постаралась разобраться, в чем дело. Если бы отец не был в состоянии жить в доме один, она забрала бы его к себе. И только теперь она начинала понимать, что не так все просто. Каждый живет своим умом. А до мамы достучаться сложней, чем достать содержимое герметичного ящика в банковском сейфе.