Лиловые сумерки
Шрифт:
– Вне всяких сомнений, - уверил Мадлен Джон. – Однако, так просто из этой комнаты вы теперь не уйдете… Паркер, принеси-ка нашей гостье шоколадный пудинг и кофе. А вы, мадам, садитесь за стол и угощайтесь. А уж после этого я внимательно вас выслушаю.
Проигнорировав ошарашенное выражение лица своей гостьи, мистер Торн в очередной раз отдал поручение посыльному, после чего снова вернулся в комнату, усевшись прямо напротив Мадлен. Женщина с вялым видом ковыряла вилкой пудинг, но, когда Джон снова тонко намекнул женщине, что ей необходимо выговориться, раздраженно отложила вилку в сторону и упрямо уставилась на мужчину:
– Почему
– Так вот в чем дело… - протянул Джон, довольно глядя на гостью. – Вы боитесь довериться не тому мужчине. Нет, я неправильно выразился: вы не хотите обнажать душу перед незнакомцем, не так ли? Хорошо. Предлагаю вам следующий вариант развития событий. Сначала я расскажу вам о себе, затем вы, без утайки, расскажете мне о ваших проблемах.
Глаза Мадлен непонимающе сузились:
– Не понимаю, зачем это вам?
– Все просто: вам надо выговориться, выплеснуть свои обиды. Тогда вам, Мадлен, легче будет разобраться в себе.
– Дикость какая… - вздохнула женщина, снова принимаясь за пудинг.
– Итак, вы согласны?
– А куда мне деваться. Будем считать мою исповедь платой за ваше гостеприимство.
– Вот и здорово, - довольно потер руки Джон. – Тогда я начну.
Де Круа кивнула, и мистер Торн начал повествование о своей жизни.
Женщина внимательно слушала гладкое повествование Джона. Ей действительно было интересно узнать о становлении сына мясника и зеленщицы из Южного Уэльса. Торн учился в церковно-приходской школе, затем он изъявил желание стать учеником чудаковатого лекаря, который предпочитал изучать причину возникновения болезней духовных, а не телесных. Джон впитывал все знания, как губка, и спустя некоторое время превзошел даже своего учителя. Потом, с рекомендательным письмом и мешочком серебра в кармане, Торн покинул Уэльс и отправился покорять Лондон.
Юного психолога-энтузиаста встретили неприветливо. Истратив большую часть денег на жилье и пропитание, Джон собрался было с позором вернуться домой, как удача вновь улыбнулась ему. Он спас от самоубийства девушку, собиравшуюся спрыгнуть с моста в Темзу. Отвлекая ее разговорами, Торн буквально стащил зареванную красавицу на мостовую, после чего провел с ней так называемый «сеанс самоанализа». Молодому мужчине пришлось вместе с девицей разобраться в истоках ее расстройства, побудившего ее к попытке самоубийства, после чего она, распутав клубок самотерзаний, осознала, что проблемы не стоят ее жизни.
Элла – так ее звали – была дочерью местного сквайра, поэтому, рассказав отцу о чуде, произошедшем с ней, она тем самым устроила дальнейшую судьбу начинающего «врачевателя душ». Сквайр Трелони не пожалел денег спасителю дочери, и слава о Джоне Торне, спасшего юную Эллу, загремела на весь Лондон. Его стали приглашать в богатые дома, записываться на приемы, и через пару лет мистер Торн прикупил этот дом и расширил свою практику. И вот уже четверть века он анализирует события и поступки людей, чтобы найти выход из сложившихся проблемных ситуаций. Даже с зятем де Круа он познакомился после такого вот «разбора полетов».
– Вот и все, - улыбнулся Джон. – Главное – не вешать нос. Откровенность решает многие проблемы, если знать, перед кем раскрывать душу.
Мадлен допила кофе и улыбнулась Мистеру Торну в ответ.
– Я рада, что узнала о вас больше, Джон. Теперь, пожалуй, мне стоит на себе прочувствовать
***
Филипп был абсолютно спокоен, глядя, как слуги торопливо упаковывают вещи Мадлен и выносят их к карете, запряженной парой гнедых. Письмо, полученное накануне, словно прожигало его грудь сквозь нагрудный карман и сорочку. Еще немного понаблюдав за сборами, де Круа развернулся и прошел к себе в кабинет. Закрыв дверь на ключ, мужчина вновь достал письмо, написанное витиеватым женским почерком:
Здравствуй, Филипп.
Если бы ты знал, как тяжело мне сознавать, что человек, с которым я прожила чуть ли не четверть века, все это время жил со мной из-за чувства долга перед другом, и теперь, когда этот друг появился на горизонте, готов отдать меня, словно вещь, взятую взаймы. А я не вещь, Филипп. Я женщина, живой человек, и я хочу быть кому-то нужной. Хочу любви, заботы, ласки – всего того, что я не получала все эти годы, находясь рядом с тобой. Полагаю, свой выбор ты сделал. Что ж, я тоже делаю свой. Я не хочу иметь с тобой ничего общего, исключая, разумеется, Элиану. Я согласна на развод. Учитывая свои связи, ты легко разорвешь узы брака, не прибегая к моей помощи. Да что там говорить – моего присутствия тоже не потребуется. Главное, не забудь передать по адресу документы о разводе. Поздравляю с вновь обретенной свободой.
Мадлен де Ламбер.
Филипп не знал, что его больше взбесило в этом письме: равнодушный текст послания или подпись. Его жена – вернее, бывшая жена – демонстративно подписалась своей девичьей фамилией, тем самым расторгая даже эту формальную связь с опостылевшим супругом. Конечно, де Круа чувствовал по отношению к Мадлен чувство вины, но оно испарилось, словно роса на солнце, после прочтения письма.
– Будет тебе развод, - проговорил Филипп, обращаясь к пустоте. – Можешь смело отдаваться своему любимому Анри. Только вот учти, что время внесло в ваши отношения свои коррективы, и ты еще взвоешь от тоски и безнадеги.
***
А в это самое время Анри паковал чемоданы. Аккуратно сложив послание Мадлен между накрахмаленных рубашек, он снова воскресил в памяти полученное вчера письмо. Его горькие строки он не забудет никогда, а лист, на котором они были написаны, он сохранит как напоминание о своей ошибке и о злой превратности судьбы.
Дорогой мой Анри,
Видит Бог, я тебя любила. Тогда, в Париже. И даже в Лондоне, после побега. Но потом… потом я любила твой образ, неясную дымку, сотканную из моих воспоминаний. Так распорядилась судьба. Что ж, нас разлучила Революция, и в этом тяжело кого-либо винить. Может, тут не виноват и Филипп – он самый лучший друг, который был у тебя, Анри, подумай об этом. Жениться на девушке друга не из желания обладать ею, а из чувства долга, чтобы защитить. Возможно, это некое подобие храбрости.
Конечно, я могла бы оставить мужа и уйти к тебе, но ты уже далеко не тот пылкий юноша, с которым я некогда хотела связать свою судьбу. Ты мое беззаботное, светлое прошлое. Вот и оставайся там, в прошлом. А мне, как и тебе, пора смотреть вперед, пока еще не поздно. Жизнь не стоит тратить на то, чтобы склеить разбитую судьбу. Надо лепить новую, лучшую.
Прощай.
Всегда твоя, Мадлен.
– Ты права, - прошептал Анри. – Ты имеешь полное право быть счастливой. Будь ею…
– Милорд, ваш экипаж готов, - лохматый хозяин гостиницы заглянул в комнату, чтобы известить съезжавшего постояльца.