Лиловый (Ii)
Шрифт:
Разговор их, впрочем, содержания пьесы ничуть не касался.
– - Мне не кажется, что это признак сумасшествия, -- пробормотал Виченте, сидевший на своем стуле почти что в вальяжной позе, скрестив руки на груди.
– - Это больше похоже на хитрый ход.
– - Чего ж в этом хитрого?
– - Он хочет... спрятаться за Камбьянико, -- пояснил тот.
– - Сделать так, чтобы окружающие недооценивали его самого. Вот увидишь.
Теодато лишь пожал плечами. Взглядом он следил сначала за девицами-близняшками Обелерио, потом отвлекся на вдову Барболано, а потом в одной из соседних лож различил знакомый ему крупный силуэт.
– - Да он здесь, -- вполголоса заметил Теодато. Виченте не ответил, молча проследил за направлением его взгляда.
Нельзя было сказать, что все эти сплетни об обществе по защите прав бездушных так уж интересовали Дандоло, скорее наоборот; сама идея казалась ему довольно нелепой. Теодато считал, что вряд ли люди, живущие во многом за счет труда бездушных, будут всерьез пытаться это изменить, а значит, все это -- пустая болтовня, и ничего более. Облик Камбьянико, стоящего во главе, только подтверждал это мнение. Но совсем оставаться в стороне от этой глупости у братьев не получалось: не далее, чем вчера на очередном званом вечере Камбьянико с апломбом приблизился к ним и официально приглашал вступить в ряды своего общества. Пришлось вежливо попросить времени на раздумья.
Отвлекшись, Теодато не сразу заметил, что фигура закованного исчезла, и оттого даже вздрогнул, когда дверь бесшумно приоткрылась, и в их ложу шагнул сам Орсо Кандиано, а за ним шел и его вечный спутник.
Моро, с другой стороны, их появление ничуть не удивило, он поднялся с места и пожал руку Кандиано, кивком головы пригласил его сесть.
– - Вы меня почти напугали, господин Кандиано, -- вполголоса признался Теодато.
– - Однако доброго вам вечера.
Тот коротко беззвучно рассмеялся в полумраке ложи, опустился на стул чуть позади. Закованный черной тенью замер в углу. Интересно, о чем он думал, оказавшись в сосредоточии аристократической культуры? Нравились ли ему пышные наряды актеров на сцене, а может быть, все это было для него непонятной нелепостью?..
– - Прошу прощения, -- мягко отозвался Кандиано.
– - И за то, что отвлекаю вас от пьесы, господа.
– - Ничего страшного, лично я ее уже видел.
– - В самом деле, я хотел переговорить с вами двоими. Я знаю... давеча к вам приближался Камбьянико, но могу предположить, что вы о нем думаете.
– - То же самое, что и вы, -- коротко ответил Моро.
– - Видимо, идеи Контарини оказались... не столь безопасны, как это виделось в самом начале. Я прав, господин Кандиано?
Тот помолчал.
– - Нечасто встретишь столь сообразительного молодого человека, господин Моро, -- наконец произнес он.
– - Да, это так. Что же вы сами думаете насчет этих идей?
– - Если и не брать в расчет человеческие идеалы, -- отозвался тот, облокотившись о спинку стула, -- нынешнее положение вещей вполне может привести к гражданской войне. Обездоленным людям нечего терять, в один прекрасный момент они просто возьмутся за оружие. Это очень опасно... тем опаснее, что среди открывающихся нам способностей нет ни одной, которая позволила бы... противостоять им. Ни наши вычислители, ни искажатели, ни телепаты, -- никто из них ничего не противопоставит обычному ружью. Есть щит, но нет меча.
– - ...Любопытная точка зрения, -- пробормотал
– - На это и возразить нечего. Что же, меня не слишком беспокоит отсутствие этого пресловутого меча, меня беспокоит то, что наше общество негармонично. К сожалению, -- как вы правильно предположили, господин Моро, -- Наследник не одобряет этих идей.
Дандоло только переводил взгляд с одного на другого в некоторой озадаченности; порою ему начинало даже казаться, что люди перед ним говорят на каком-то ином языке. Но они-то друг друга великолепно понимали.
– - Потому мне и нужен Камбьянико, -- добавил Кандиано.
– - Но мне нужны и другие. Кто-то вроде вас. Желаете ли вы присоединиться ко мне, господин Моро?
– - Почему нет, -- спокойно ответил тот. Дандоло раскрыл было рот, потом задумался и закрыл его.
– - Учтите, -- это все может оказаться даже более серьезным, чем вы предполагали, -- предупредил Кандиано. Виченте на это лишь пожал плечами; тогда Кандиано обернулся к Теодато.
– - Вы так и не высказали своего мнения, господин Дандоло.
Теодато помедлил, взглянул сначала на своего кузена, потом вновь посмотрел в темные глаза Кандиано. Наконец он негромко весело сказал:
– - Действительно, почему бы и нет. Кажется, это будет интересно.
– - Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, каковы могут быть последствия этого решения, -- несколько сухо заметил тот.
– - Плохой бы из меня был вычислитель, если бы я не мог просчитать этого, господин Кандиано.
Кандиано нахмурился, однако молча кивнул; негромко распрощавшись с братьями, он покинул их ложу, следом за ним шагнул за дверь и закованный.
Тогда только Теодато, все еще посмеиваясь про себя, посмотрел на Виченте и даже изумился, потому что впервые на этом каменном, бесстрастном лице было что-то донельзя похожее на удивление.
– - Я думал, ты откажешься, -- потом произнес тот. Теодато фыркнул и беспечно отозвался:
– - Ты же для чего-то согласился.
– - У меня были свои причины.
– - А ты думаешь, у меня не было их?..
***
"Я видел будущее.
Многие вещи по-прежнему сокрыты от меня и ускользают от восприятия, но человеку просто невозможно окинуть взглядом целую вселенную. Будущее не похоже на прямую линию, не похоже на дорогу. Будущее еще не наступило и не обрело полновесной истинности; оно зависит от миллионов, миллиардов решений людей, которые живут теперь и которые только еще будут жить. Предопределены ли эти решения, мне не известно. Предопределено ли будущее?
Я не единожды вглядывался в него. Понять это до конца -- означает действительно сойти с ума. Не сойти с ума -- "выйти из ума", если так можно сказать. Мы, люди, прикованы к нашей реальности и не можем взглянуть на мир за пределами собственного восприятия, потому и не можем наверняка знать об определенности грядущего. И это хорошо.
Я знал тогда одно: от решения одного человека зависело все. Его решение было словно гигантская огненная звезда, мерцавшая перед моим внутренним взглядом. Я знал и то, что если он изменит это решение, будущее перестанет быть таким, каким я видел его, а я лишусь рассудка. Я готов был пожертвовать собственным рассудком, жизнью, чем угодно: лишь бы изменить это. Я обратился к Эль Масуди, чтобы заставить его передумать, пусть и понимал, что вряд ли он поверит мне на этот раз, слишком многое стояло на кону.