Лингвокриминалистика
Шрифт:
– Дочка…
Мама тоже окликает, на нее я смотрю мельком. Ловлю неловкую, извинительную улыбку и снова опускаю глаза. Это делает только хуже.
– Мне жалко, что так получилось.
Вчера эти слова звучали бы куда искреннее. Сегодня – просто формальность. Папа кивает, мама качает головой.
– Сегодня вечером у нас будет важный гость. – Папа произносит, даже не потрудившись принять мое неуклюжее извинение. Наверное, хорошо, что я вчера не дошла до кабинета.
Сильнее обиды я ощущаю уже злость. Все же поднимаю взгляд. Смотрю прямо и, как
– Это меня касается? – Спрашиваю, сознательно задевая. Папа хмурится, мне на мгновение становится приятно. Чувства – вспышками. Меркнут и я снова тону в болоте боли и тоски.
– Касается, кызым. Ты уже не маленькая, понимаешь, что у твоего поступка были последствия. Не буду говорить, какая слава о тебе разносится языками. И о нас какая…
– Мне жаль, что вас это задело…
Папа кривится. А вот я сдержалась.
– Нам тоже жаль. Вопреки твоему поступку есть человек, который просит у меня твоей руки.
Сердце обрывается, а потом несется вскачь. Я вот сейчас должна удивиться, но сыграть не могу. Злость бурлит.
– Я не собираюсь замуж.
Чуть ли не впервые в жизни разговариваю с отцом так жестко. Краем глаза вижу, как на мои слова реагирует мама. Тянется к шее и непроизвольно сжимает. Покашливает даже. Тебе сложно, да, мамочка? Мне тоже. Я бы хотела, чтобы ты стояла рядом со мной.
– Потом не возьмут, Айлин. А за этого… Я не отдам. – Папа знает имя Мити, я уверена, но даже произнести его не хочет.
– Значит никогда не выйду…
Мой голос пропадает. Свою дурацкую клятву просто шепчу. Вижу, что отцу этот разговор не доставляет удовольствия. И даже мотивы его отчасти понять могу. Но принять – нет.
– Айдар Салманов вечером приедет, дочка. Настройся. Он – хороший человек. Достойный. Принять его предложение – это лучший выход из ситуации, которую ты создала.
– Я его не люблю. Я для него – никто. – Еле сдерживаюсь, чтобы не добавить: как и для тебя, кажется... Делаю больно себе же. Занимаюсь самобичеванием. Но во взгляде отца не вижу ни жалости, ни близости. Его броня куда плотнее, чем моя дурацкая льдиная корка.
– Полюбишь, Айка. Смиришься. Теперь выбирать не приходится.
***
Я провожу день бездарно. Сижу в комнате не потому, что снова приказали подняться, просто привыкла. Нервничаю, постоянно подхожу к окну, хотя и знаю, что папа не вернется до вечера. Раз за разом пишу Мите, точно ли он сможет всё организовать, и выслушиваю от него ворчливое: «Аля, ты уже вляпалась, так хотя бы не мешай разбираться». Вынуждена это глотать.
Меня бросает из крайности в крайность от желания насолить Салманову, выйдя к нему вечером с закрашенными черным карандашом передними зубами и нарисованной не менее густой, чем у него, щетиной на щеках, до
Теперь мама уже хочет со мной поговорить. Мне кажется, что даже пытается задобрить. Печет моё любимое миндальное курабье. Я узнаю этот запах из тысячи. Он щекочет ноздри, поднимаясь по лестнице и забираясь под дверь моей комнаты, но сегодня вызывает тошноту.
Меня тошнит от всего. От маминой бурной подготовки, от воспоминаний о папиных словах.
Смиришься… Полюбишь…
А он пытался когда-то? Он выбрал маму сам. Он сам определил свою судьбу. Но в какой момент Аллах разрешил ему определять мою?
Сколько Коран не читай, там ты такого не найдешь. Я уверена, он сам это знает. Но, видимо, своим поступком я задела его слишком сильно. Боюсь, папа не отступится.
Только и я не отступлюсь.
Ближе к семи мама в очередной раз поднимается ко мне и просит привести себя в порядок. Скоро будут гости. Я говорю ей правду: не спущусь. Её это расстраивает, а мне даже удовольствия не доставляет.
Мне хочется только спросить, почему она встала на его сторону, но я люблю ее слишком сильно, чтобы рвать душу. Просто сложно жить со знанием, что мама выбрала не меня.
– Всё равно оденься красиво, кызым. Пожалуйста…
Мама просит и уходит, а я продолжаю сидеть в ожидание приезда гостя, к которому не выйду.
Участвовать в фарсе продажи моей тушки по скидке не стану. К покупателю я чувствую только злость и брезгливость.
Когда у ворот останавливается две машины – папина и Айдара, по моей спине холодок.
Он выходит, захлопывает дверь. Папа ему что-то говорит, Салманов кивает и вскидывает взгляд.
Не может меня видеть, я за тюлью, но все равно пугаюсь.
Потом – сильнее злюсь. Говорю про себя: я была о вас более высокого мнения, господин прокурор. Из цветника готовых отдать вам тело и душу правильных крымскотатарских невест вы выбрали единственную, которую это совершенно точно не порадует. Она не зря лежит на полке уцененки. С гнильцой.
Они проходят в дом. Моего будущего мужа, который никогда таким не станет, с восторгом приветствует мама. Встречать спускается и Бекир.
Я слышу, что Салманов шутит о стажировке. Папа обещает, что сын выйдет. Из-за нашего скандала Бекир пропустил свой выпускной, но, наверное, куда большей трагедией для него стал бы запрет на работу под началом кумира.
Но с братом папа, очевидно, не так жесток. А я даже порадоваться за него не могу.
Пока Бекир будет с восторгом впитывать новые знания, я буду вынуждена греть чужаку постель. От мыслей о том, что мне может предстоять, захлебываюсь в ужасе. Я же добровольно не дамся. Я не хочу без любви…
На глаза снова наворачиваются слезы, я запрокидываю голову и часто-часто моргаю.
Слышу внизу вопрос гостя:
– Айлин не спустится?
Небольшую неловкую паузу, потом мамин ответ: