Лингвокриминалистика
Шрифт:
– У кызым голова разболелась. Может позже…
Смахиваю не удержавшуюся в уголке глаза слезу.
Мама тоже умеет врать, когда нужно.
Все врут, но плохая почему-то только я…
От разворачивающегося в гостиной фарса мутит. Чтобы хуже слышать, я зажимаю ухо подушкой. Совсем не слушать не могу себе позволить. А вдруг кто-то решит подняться? Это маловероятно, но теперь я не уверена уже ни в чем.
Меня качает на волнах безразличия, страха, отчаянья, надежды… Это изматывает. Каждый
Во время одного из моих личных затиший, тело расслабляется. Я даже с откуда-то взявшейся улыбкой слежу, как на стене красиво играет свет и тень заходящего солнца, лучи которого пробиваются сквозь занавеску. Тянусь туда пальцами, глажу воздух…
Вспоминаю одну из множества историй из детства. Раньше, когда говорить о многом прямо и начистоту было не принято, девушки и парни подавали знаки друг другу и окружающим. Из тех времен происходит традиция с платком.
Тогда же, чтобы показать, что приходу сватов девушка не рада, обувь пришедших достаточно было исподтишка развернуть носками к выходу.
Это знак отцу. И самим сватам тоже.
Это будет мой протест. И неважно, что после я сбегу. Пусть знает, что я его не хочу.
Отталкиваюсь от кровати и встаю рывком.
Мама просила одеться красиво, а я просто меняю домашний костюм на первое попавшееся летнее платье. Кудрявые волосы ложатся, как им хочется. Щеки красные без всяких румян. Глаза блестят, пусть и лихорадочно. Ресницы у меня всегда пушистые.
Но мне все равно на красоту, я иду не обольщать.
По второму этажу движусь босиком и на цыпочках, нигде не зажигая свет. Медленно спускаюсь по лестнице, молясь ни разу не издать лишний звук.
С каждым моим шагом вниз шелест голосов становится все более громким. Слова – отчетливыми. Они беседуют не на крымскотатарском, а из меня лезет желчь.
Это твой образцовый жених-кырымлы, бабасы? Человек, который смотрит на нас свысока? Которым мы тоже в диковинку?
Который уехал когда-то учиться и забыл о своем происхождении, а тут вдруг вспомнил? Думаешь, он жил праведно? Вряд ли. А теперь вдруг захотел себе крымскотатарскую жену…
Дышу, как дракон, делая последние шаги с лестницы. По коридору иду наощупь.
Приседаю у выхода. Туфли Салманова нахожу сразу. Они стоят аккуратно. Выглядят прекрасно. Как и всё в нем. Но это не заставит меня проникнуться к человеку, посчитавшему меня товаром.
Беру наверняка купленные на взятки туфли из дорогой кожи за задники. Разворачиваю. Встаю и оттряхиваю руки.
К лестнице возвращаюсь, уже не таясь.
Бессмысленный акт протеста придал мне смелости.
Где-то на пятой ступеньке слышу неправдоподобно уважительное:
– Рехмет за гостеприимство, Мехди-агъа. Данията, всё было очень вкусно…
Торможу
Сжимаю перилла. Разрываюсь между полярными желаниями ускориться и чуточку подождать. Может в меня шайтан вселился, но склоняюсь ко второму.
– И вам рехмет, что пришли, Айдар-бей. Жаль только, что Айлин спуститься не смогла.
Я не захотела.
Выплевываю, но мысленно.
В гостиной двигаются кресла.
Первым в холл выходит Бекир. Зажигает свет, вскидывает взгляд, мы с ним встречаемся.
Необъяснимый для меня восторг во взгляде брата тухнет, меняется сначала на стыд, потом он вспоминает, что я перед ним завинила, даже подбородок вздергивает, потом просто хмурится. Мне кажется, просит без слов: «Айка, не дури», а мне ещё больше хочется дурить.
Следом за братом в холл выходит мама. Тоже замечает меня. Тоже реагирует красочно. Я вызываю у своих родных целый спектр эмоций, только это не радует.
Папа мажет взглядом, долго не задерживаясь.
А в глазах Салманова я опять зажигаю смешинки. Потешная, да, господин прокурор? Ваша будущая зверушка. Но скорее нет.
Он быстро проезжается по мне взглядом, как в тот день, когда попал в наш дом впервые. Останавливается на лице и не спешит разрывать зрительный контакт.
Так у нас тоже не заведено, но моих это почему-то не смущает.
– Добрый вечер, Айлин-ханым. Голова отпустила?
Он спрашивает не формально. Ждет ответа, вздернув бровь. А я еле сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть колкость. Хочу, но зачем? Получу скандал, а на исход это не повлияет.
Решаю быть мудрее. Да и Митя сказал просто ждать.
Разворачиваюсь, хватаюсь за перилла уже другой рукой, чтобы точно не упасть. Расплываюсь в улыбке и немного приседаю.
Поднявшись, смотрю на Айдара всё так же с улыбкой. Мне кажется, он знает, что я его люто ненавижу, но его это не расстраивает.
Папа напряжен, Бекир хмурен, мама разволновалась, а я вздергиваю подбородок и отвечаю:
– Не отпустила, но совсем не спуститься я тоже не могла.
Брови Айдара взлетают еще выше. Меня еще сильнее раздражает в нем всё. Слишком идеальный внешне, внутри… Черный-черный. Хороший бы себя так не повел.
– Спасибо, что оказали честь. Вас даже мельком очень приятно видеть…
Хочется фыркнуть и закатить глаза. В своем кабинете он обращался ко мне на ты. И говорить позволял куда острее. А тут… Идеальный жених. Не верю.
– Вы уже уходите?
– Айка… – Мама обрывает тихо, а Салманов расплывается в улыбке. Потешила вас, да? Жалко. Не хотела.
– Да, Айлин-ханым. Работа. Но я еще приду.
– Очень рада… Слышать. – Глазами отвечаю куда честнее: а еще сильнее обрадуюсь, если вы сгинете в огненной геенне.