Лингвокриминалистика
Шрифт:
– Это пройдет, Айлин. Я сказала Фирузе, чтобы не смела мне на глаза попадаться. В жизни с ней не поздороваюсь больше. Это она о вас сначала своей мамаше растрепала, а та уже другим понесла.
Жмурюсь, сгоняя на кончики ресниц слезы. Фируза – это вполне милая, как раньше казалось, девочка из наших. Учится на первом курсе. Мы с ней пересекались пару раз, я помогала, чем могла. Скинула ей все свои готовые контрольные. А она…
– Не пройдет, Лейла… Не пройдет… Папа ходит, как туча. С мамой ругается. Со мной не говорит. Они Митю не
Подруга снова молчит. А мне тошно от мысли, что ей со мной нужно подбирать слова.
– А ты правда любишь этого Митю?
Первым с губ рвется опрометчивое «да!». Но что-то тормозит. Смотрю в одну точку перед собой. На надоевшие розовые стены детской комнаты, которую я, кажется, давно переросла и даже не заметила.
Если честно, я не знаю. Я не уверена. Я тоже очень боюсь. Но это ведь еще хуже – похоронить свою репутацию ради парня, которого даже не любишь.
Моего ответа Лейла не дожидается.
– Подумай, есть ли ради чего тебе идти против семьи, Ручеек. Если вы друг друга любите – я тебя во всем поддержу, обещаю. Но если ты просто ошиблась… Скажи об этом папе. Они простят. Помогут. Все всё быстро забудут, Айлин. Ты главное больше глупостей не совершай.
***
Я трачу весь оставшийся день на размышления о словах подруги. Меня накрывает апатия и усталость от непрекращающегося нервного напряжения. Я хочу мира в доме.
Во мне зреет раскаянье. Я надеюсь на папино прощение.
Несколько раз перечитываю нашу с Митей переписку. Иногда улыбаюсь, потому что это все кажется очень милым. Иногда чувствую боль, потому что вопреки всему он мне дорог. Вспоминаю его взгляд в тот день после экзамена, верю в искренность. Но не передумает ли он, зная, что теперь за нас действительно придется бороться?
Я не могу, положа руку на сердце, сказать, что ради наших чувств готова на все. Нет. Далеко не так.
После свадьбы Лейлы в моей душе что-то умерло. Я больше не доверяю ему безоговорочно. Сейчас думаю, что, наверное, только дура могла в разговоре с отцом заявить, что он – хороший, а она – ни о чем не жалеет. Это же неправда. На самом деле, я запуталась. Мне помощь нужна, совет, а не наказание.
Слышу, как разъезжаются ворота, шаги по брусчатке, голоса в прихожей, ощущаю вернувшееся в дом вместе с папой напряжение.
Он приехал не сам, но с кем – не разберу. Сначала ужинают. Я слышу разговоры, смех, но это все немного напускное. Потом – звон посуды. Это мама убирает.
Папа с кем-то переходит в кабинет, а мама приносит мне поднос, я делаю вид, что сплю. Она оставляет, набрасывает на меня плед, гладит по голове, шепчет: «кызым моя», выключает свет и со вздохом выходит.
Я еще сильнее чувствую вину и желание побыстрее избавиться от лишнего груза. Я хочу, чтобы у нашей семьи все опять стало хорошо. Чтобы папе не приходилось на меня злиться и испытывать стыд. Маме – разрываться между жалостью ко мне и поддержкой возмущения папы. Бекиру нести ответственность за то, в чем он не виноват.
От Мити приходит сообщение: «Аль, я волнуюсь. У тебя все хорошо?».
Несколько минут заторможено смотрю на экран. Потом беру себя в руки и пишу: «У меня все хорошо, но я хочу, чтобы ты перестал мне писать. Между нами ничего не будет. Я тебя не люблю».
Отправляю, блокирую мобильный. Это больно, конечно, но правильно. Мы с Митей – разные. Наш союз может принести только проблемы. Причем всем. Я виновата в том, что приняла эту истину поздно.
Моя кровь начинает бурлить. Так волнуюсь, что даже подташнивает. Я нахожусь за шаг до окончательного решения всех наших проблем. Представляю, как спущусь к папе, постучусь в кабинет. Если там еще есть кто-то, могу извиниться даже в его присутствии. Вдруг папе так будет приятней?
Покаюсь. Скажу, что осознала. Приму любое наказание. Уверена, оно не будет таким же тяжелым, как неопределенность.
Решившись, спускаюсь по ступенькам тихо, пытаясь выстроить в голове ладную речь. Отбрасываю мысль о том, чтобы сначала подойти к маме. Нет. Я уже начала – нужно закончить.
Лейла права: все быстро забудут о скандале, даже посмеемся потом. Позже. Когда я снова влюблюсь, но уже в хорошего кырымлы. Это обязательно случится. Я обязательно порадую своего бабасы.
Подхожу к приоткрытой двери, сжимаю в руке случайно прихваченный с собой мобильный, кладу свободную ладонь на прохладную ручку, прижимаюсь лбом к вкусно пахнущему дереву.
Задержав дыхание, закрываю глаза и прислушиваюсь к разговору отца с товарищем. Просто хочу понять, в каком отец настроении, но, как назло, говорит сейчас неизвестный мне собеседник.
– Новый областной прокурор из наших. Слышал?
– Да. Айдар Салманов. Завтра будет у нас в гостях. – Мои пальцы подрагивают. Я знаю, что он приезжал в один из дней. Видела машину. Чувствовала себя хуже, чем обычно. Уверена, ему вообще нет разницы, с кем связалась знаток честных прокуроров и розеток Айлин-ханым, но перед ним почему-то тоже стыдно. – Мы отдаем за него Айку.
Папа заканчивает, а у меня сердце обрывается. Глаза распахиваются.
Есть шанс, что я ослышалась? Потому что Айка – это я.
– Наказываешь за то, что учудила? – Папа в ответ молчит, а товарищ продолжает: – Правильно. За недостойное поведение должно следовать наказание. Отцу посмела перечить, муж под себя воспитает. Говорят, он человек жесткий, но справедливый.
Уши закладывает от волнения, я отступаю от двери.
Вылетающее через горло сердце мешает нормально дышать. Я несколько раз моргаю, как будто картинка может поменяться. Я – осознать, что сплю. Но даже щипать себя не приходится. За дверью продолжает развиваться разговор. Тема меняется. Мое желание идти мириться теперь самой же кажется таким глупым…