Линия любви
Шрифт:
Умирающего, потерявшего над собой контроль человека. Нет, не человека. Животного. Четвероного, в которое он, Хартли Лоусон, превратился только потому, что женщина мельком показала ему ногу. Ну и повела красивым округлым бедром. Всего-то. Но он сразу набросился на добычу. В тот момент его действия были инстинктивными, не контролируемыми мозгом. Какая уж тут цивилизация! А она-то, она? Поднесла спичку — и он вспыхнул, будто факел. Хартли тихонько рассмеялся.
Не морочь себе голову, парень. Ты сам бросил себя в этот огонь. И, подвернись мне снова такая возможность, я ее опять не пропустил бы, отчетливо понял Хартли.
Узнай Фрэнк о его «дразни меня, я согласен» или о том, что ощущал Хартли в настоящий момент, он вышиб бы его из канцелярии на кухню, существуй такой отдел в иерархии полицейских служб. Или придумал бы еще что-нибудь: скажем, заставил бы Хартли заполнять льдом лотки до тех пор, пока он не научится охлаждать себя.
Несусветный грохот прервал размышления Хартли. С двух сторон сбегали к рингу боксеры, каждый в сопровождении своей свиты. Напряжение в зале усилилось. Крики, хлопки, голоса, скандирующие имена боксеров…
Какая-то темная волна чувственности повисла над толпой, и Хартли вдруг осознал это. Зал словно пульсировал, предвкушая удовольствие, нетерпеливо ожидая разрядки, когда двое соединятся, а потом в какой-то момент быстро и грубо прервут свою связь. Только победителем из этого партнерства всегда выходит один.
Хартли снова поднял глаза к рингу, куда ступила одной ногой — загорелой, в красной босоножке на вызывающе высоком каблуке — Сью. Почему, черт возьми, она должна непременно одеваться в красное?! Она делается похожей на кусок мяса. В Хартли бушевали эмоции — смесь ярости и вожделения. Ему хотелось громко окрикнуть Сью, спросить: чем, по ее мнению, она тут занимается?
В приступе озарения Хартли осознал: он злится потому, что жаждет большего, чем то, что Сью отдает толпе. Да, она сексуальна. Да, ей известно, как потрафить мужским желаниям. Но Хартли — единственный из этой толпы — знал: в ней было не только это, в ней было гораздо больше, много больше. И в нем кипело не одно грубое вожделение, его сердце тосковало о женщине, которую Хартли видел в магазине с погремушкой в руке, о женщине, которая мечтала о детях…
Сью наклонилась над ограждением ринга, на какой-то миг ее тело оказалось над толстым, туго натянутым канатом — она будто оседлала его…
— О-о-о! — заорал сосед Хартли, чуть не спихнув его в проход.
Хартли скрипнул зубами, решив никак не реагировать. Пусть толпа хоть взорвется, на этот раз он проявит твердость характера. Хватит с него того, что он дал маху в раздевалке. Теперь ему необходимо доказать себе, что он собран и профессионально хладнокровен.
Но даже самые благие намерения зачастую остаются только намерениями. Так произошло и с Хартли, когда он снова увидел Сью.
Перебравшись через канат, она расхаживала теперь по периметру ринга, размахивая дощечкой с номером. У Хартли зашумело в ушах. Из чего, интересно, сделано это бикини? Тонкая эластичная материя липла к ее телу как красная пластиковая упаковка. У Хартли зачесались ладони: ему вспомнилась вдруг тонкая розовая кожа и тугие рыжеватые завитки внизу живота Сью.
Хартли закрыл глаза и напомнил себе: собранность, профессиональное хладнокровие…
— Куколка, какой у тебя номер?! — заорал сидящий рядом с Хартли парень, и так двинул его в бок, что Хартли пришлось ухватиться за край сиденья, чтобы не вывалиться в проход. — Так какой у тебя номер, сладенькая?! — разорялся парень, лицо которого исходило потом.
— У нее номер «один», — резко сказал Хартли, отодвигая рукой своего соседа. — Ты что, не учился в школе?
Парень повернул голову к Хартли, его маленькие глазки тонули в пухлых щеках.
— Похоже, кто-то расплющил твою дыню, — сообщил он с мерзкой улыбкой.
Дыню? — не понял Хартли. При чем тут дыня? Он проигнорировал то, что, возможно, было оскорблением, и снова обратил свой взгляд на Сью, которая продолжала плавно расхаживать по рингу. Хартли готов был поклясться: она заметила, что он смотрит на нее, и метнула на него ответный взгляд, в котором с зеркальной точностью отражались его желания. Хотя не исключено, что это всего лишь игра воображения.
Хартли облизнул губы, припомнив ее поцелуй, от которого низ его живота налился тяжестью.
— Я сказал… — никак не мог остановиться его сосед. Теперь он снова придвинулся ближе и кричал Хартли прямо в ухо: — Я сказал — похоже, кто-то расплющил твою дыню. Ты что, не понял? Она же просто…
Рев толпы заглушил последнее слово, но Хартли знал, что сказал этот недоумок. Одной рукой он ухватил его за шиворот, а другую сжал в кулак и поднес к круглому носу. — Возьми свои слова обратно, — потребовал он сквозь зубы. — Слышишь?
— Приятель, мы же только наблюдаем за борьбой, а не участвуем в ней…
— Возьми свои слова обратно. — Хартли дрожал от ярости. Одно движение, и нос этого парня навсегда прирастет к уху. — Забери свои слова обратно, не то я буду сжимать твою дыню до тех пор, пока из нее не закапают мозги.
У парня отпала челюсть.
— Ну беру, беру… — с легким недоумением пробормотал он.
От парня разило виски и табаком, но Хартли еще добрую минуту не ослаблял хватку. Он хотел, чтобы толстяк запомнил угрозу в его глазах. И, похоже, он своего добился: по красному пухлому лицу пошли белые пятна. Хартли, вполне удовлетворенный, разжал пальцы и, будто ничего не случилось, повернулся к рингу.
Теперь ничто не мешало ему смотреть на Сью, которая казалась горящей спичкой, воспламеняющей фантазии присутствующих в этом зале мужчин. Хартли бросил быстрый взгляд на сидящих рядом, точно зная, о чем они сейчас думают, и ненавидя их за это. Но не драться же с каждым! Не хватит ни сил, ни времени.
— Что ты здесь делаешь, да еще в таком виде?! Немедленно слезай с этого чертова ринга! Немедленно!
Сначала Хартли показалось, что эти слова вылетели из его рта. Но затем он увидел парня, который, размахивая руками, носился вдоль ринга и во все горло орал на Сью.