Линия перемены дат
Шрифт:
Полковник не заметил осторожного стука в дверь. Он поднял голову только тогда, когда дежурный следователь, старший лейтенант Феоктистов, уже стоял перед его столом.
— Что случилось?
— Получено сообщение из городской больницы. Нынешней ночью в ноль часов сорок минут автомашина ЗИС-51 ПК-18-18, управляемая водителем Марининым, доставила в больницу рабочего Северной судоверфи Кондакова, бригадмильца. Тело доставили ехавший с водителем экспедитор рыбокомбината и подоспевший к моменту обнаружения Кондакова сержант милиции Волощук. Предварительный диагноз: трещина основания черепа. Удар твердым предметом с неровной плоскостью в затылок. Предположительно —
— Документы и ценности?
— В карманах Кондакова находились: паспорт, комсомольский билет, деньги в сумме шестьсот пятьдесят рублей. На руке часы. По наведенной на верфи справке в этот день выдавали аванс. Кондаков расписался за такую именно сумму…
— Хм. Связи, знакомства?
— Ничего предосудительного. Активный комсомолец, жил в общежитии. Общителен.
— Что он сам говорит?
— До сих пор без сознания.
— Знакомые в городе?
— Не имеет. Точно этот вопрос еще не выяснялся.
Горин задумался.
— А вы как думаете, товарищ Феоктистов? — внимательно посмотрел полковник на следователя. И без того румяное лицо старшего лейтенанта стало пунцовым.
— Я еще не пытался анализировать существо события.
— И зря. Следователь обязан сразу же ставить вопросы, на которые ему все равно придется искать ответы.
— С достаточной степенью вероятности мне уже известны ответы на все вопросы, кроме двух: кто и зачем это сделал? — попытался оправдаться Феоктистов.
— Бросьте. Ничего по существу не известно. Нет ответов как раз на самые сложные вопросы следователя. А вот давайте построим версию-предположение…
— Рабочий поселок… Народ грубоватый и очень разный. Там еще нередки драки. Может быть, драка на почве пьянства или ревности?
— Непохоже. Сразу же надо искать другое, хотя и этого забывать не следует. Ну, подумайте, старший лейтенант. Какая нужда была идти людям в такую погоду, в такую даль, к городу, ночью, чтобы подраться? Если бы это было нужно — будьте уверены, подрались бы где-либо поближе к жилью, за углом. К тому же Кондаков, как вы доложили, бригадмилец. Кстати, он был трезв?
— Этого я еще не выяснил.
— Вот это никуда не годится. Пусть это будет в последний раз. Впредь без выяснения таких важных деталей, а выяснить их труда не составляет, прошу дел мне не докладывать. — Голос полковника зазвучал жестко. — Кстати, вы упустили доложить еще одно. Каково состояние здоровья бригадмильца по оценке врачей? Не знаете? Поймите, старший лейтенант, ведь это наш советский человек. Может быть, он герой… Ну, да это не имеет значения. Ведь жизнь молодого человека, может быть, таких лет, как вы, под угрозой. А вас это не интересует. Второй момент, чисто профессиональный: как скоро можно будет с ним разговаривать? Тоже не знаете… Тогда лично вам поручается поддерживать связь с отделением милиции, выяснить все детали о личности пострадавшего и доложить мне свое мнение. Я считаю, что здесь может оказаться не простая уголовщина. Возьмите себе за правило помнить, что обычная уголовщина, к которой мы относимся без должного внимания, нередко прячет за собой тяжелые государственные преступления. Факт обнаружения тела у обочины шоссе может означать торопливость преступника и его расчет на безнаказанность. Скорее всего у него есть логово, в котором он сейчас и укрылся.
Когда за молодым следователем закрылась дверь, Горин придвинул к себе настольный календарь и вывел на сегодняшнем листке фамилию «Кондаков». Сильно потер ладонями виски. «Кондаков… Каков он, этот парень? Конечно, он не похож на этого наглеца, отцу которого я так и не дописал письмо. Молодежь…»
Да, молодежь. Как много молодых здесь, в молодом нашем краю у Великого океана. Большинство населения. И какие они разные. Молодежь везде: в зверосовхозах и на торговых судах, в колхозах и на лесопильных заводах, на верфях, на стройках, на логгерах и боевых кораблях. Горячая, отзывчивая, чуткая. Беспокойная и иногда легкомысленная молодежь.
«За судьбу молодых мы в ответе», — думает широкоплечий, пожилой полковник с седыми висками и высоким залысым лбом.
«Кондаков», — прочел еще раз Горин про себя.
И можешь быть уверен, молодой котельщик с Северной судоверфи Кузьма Кондаков, твое имя уже не затеряется в широкой и цепкой памяти Горина. Будь спокоен: сколько бы это ни потребовало усилий и времени, все равно — человек, ранивший тебя, будет схвачен и обезврежен. Таков приказ государства. Наказание за преступление должно быть и всегда бывает неотвратимым…
Горин позвонил.
— Товарищ Феоктистов. Пришла мне в голову одна мысль. Из вашего доклада я понял, что сержант милиции Волощук расстался с Кондаковым на восточной околице поселка. За околицей домов или других построек нет. Надо проверить всех жителей окрестных домов. — Горин начал водить карандашом по крупномасштабному плану города. — И рабочих базы рыбокомбината. Если Кондаков — дисциплинированный юноша, он оставил службу патруля с самого же начала, то есть от аптеки в поселке. Значит, остальные предположения хоть и остаются в запасе, но должны отойти на второй план. Главное сейчас: искать преступника или его следы на восточной околице поселка или за ней. Дело поручаю вам. Я не могу пока ничего доказать, но дело это нечистое. Главное, что может обеспечить вам успех, — это люди. Побольше говорите с людьми. Без них и их помощи мы мало что сможем сделать. На одном профессиональном умении не выедешь. Следите за состоянием здоровья этого парня — он важный источник доказательств. Так просто, в тайфун, парень с головой не пошел бы в такую даль…
— Разрешите доложить, товарищ полковник, — улучил минуту давно уже пытавшийся сообщить что-то Феоктистов. — Вам звонили из горкома комсомола. Это напоминали насчет лекции на верфи. О бдительности.
— Когда?
— Сегодня в девятнадцать часов в клубе верфи.
— Да, да. Помните, сейчас меня ни для кого нет в кабинете, — заговорщицки улыбнулся полковник. — Есть кое-какие новые материалы к лекции. Буду готовиться. Это ведь не менее важная, чем наша с вами работа, старший лейтенант. Вы свободны.
…Темно, темно… Будто никогда не видел Кузьма Кондаков ярких солнечных дней, сопок вокруг бухты, зеленоватого океана у обрывистых берегов, розовых домов поселка, ярких глаз любимой. Разве этого не было?
Мрак. Потом где-то посередине черная вата, окружающая больного, начинает редеть, светлое пятно делится надвое. Круги вытягиваются, и на Кузьму издалека смотрят жесткие чужие глазка под прямыми светлыми бровями. Они растут, приближаются. Появляются контуры короткого прямого носа, пшеничные усы над узкой губой. Страшное, знакомое лицо. Лицо неизвестного в телогрейке…