Линия разлома
Шрифт:
– Ты чо. Не въезжаешь, с тобой говорят? Кобыла педальная!
Она повернулась, увидела черные, злобные паучьи глаза из-под ресниц с комками туши.
– Чо, как заработок на маркете? Подрабатываешь?
Она встала, пошла. В спину полетело бранное слово.
– Ты шо, она, кажись, не в теме. Чистая.
– Ага, шас. Все они в теме. У хозяина в подсобке сосет, а чуть что – я не такая, я жду трамвая. С..а.
До обратного парома было еще двадцать девять часов.
Она уже закупила товар – немного получше, чем обычный шмурдяк, она уже поднялась от трикотажа до кожаных курток. Теперь – она выбирала золотые украшения… можно ввезти как свои и потом продать. Хоть небольшая, но прибавка. Она первый раз была в золотых рядах – это был ее небольшой приработок.
Она шла мимо золотых рядов старого Истамбульского базара и вспоминала. Еще несколько лет назад – все было просто и понятно. Они стояли на Майдане плечом к плечу, а напротив, в черепахе щитов – стоял Беркут. И казалось, что вот именно там, в этом Беркуте, в тех зданиях, что они охраняли, в тех кабинетах, в тех домах с золотыми унитазами – и скрывалось все зло этого проклятого мира. И как только они опрокинут строй Беркута и ворвутся в кабинеты, в дворцы, построенные на наворованное у народа, – с видеокамерой ворвутся, не с факелом, как только они покажут, как жили те, кто грабил и издевался над ними, – все будет по-другому. Все будет лучше… правильнее будет. Никто из них не мог выразить словами, как это должно было быть, но – удивительно – все это понимали. Власть – это не то, когда сынок президента за год становится миллиардером. Власть – это не золотые унитазы и дачи в Межигорье, не коллекции подарков. Власть – это не кортежи с мигалками. Во власти должны быть те, и только те, кто «вболивает за витчизну», кто работает ради народа для того, чтобы лучше жили все без исключения. Тот, кто сражается за интересы нации, чтобы никто не посмел поднять на нее руку, чтобы слово «Украина» звучало гордо в любом уголке земного шара. Власть – это люди, которые живут одной жизнью с теми, кто их избрал, ездят так же, как они, по киевским улицам без мигалок, питается тем же, чем они, отдыхает так же, как они. Во власти не должно быть тех, кто каждую минуту и каждую секунду своего пребывания на посту думает – как хапнуть, как урвать, куда вывезти – и когда сдриснуть за рубеж самому. Власть должна быть единым целым с народом – а не замкнутой кастой подонков и воров, в критический момент встающей против народа единой стеной для того, чтобы защитить свое право и дальше воровать. Власть должна самоочищаться, делать это публично, изгонять из своих рядов тех, кто предпочел служению народу собственный карман.
Все это… то, что они хотели, сложно было описать, почти невозможно. Их было слишком много на Майдане, и каждый был личностью. Но все они знали, чего не хотели. Все были в этом едины – они не хотели того, что видели перед глазами, видели ежедневно и ежечасно, с чем могли столкнуться в любое время, в любом месте – на дороге, в больнице, в любом учреждении. Все они хотели другого… и получили. Сполна.
На много у нее не хватит. Но на пару колечек и браслетиков – должно хватить. В Киеве – цены уже наполовину выше. Можно будет сделать подарок Макару, о котором он мечтает…
– Наташа… э… Наташа…
Коренастый, с проседью в волосах турок цепко схватил за рукав.
– Покупать, э…
Как и все продавцы на Стамбульском базаре, этот знал русский. Украинского здесь – не знал никто.
– Наташа, сматри… хороший товар. Скидка, э?
– Кач пара? – машинально спросила она. Турецким она владела на уровне, достаточном для торговли на рынках и самой минимальной ориентации в городе и на базаре.
– Уджюс. Уджюс. Тебе скидка, Наташа…
– Фияты люфтен янаыз.
Глаза турка маслено блестели.
– Зачем пара [92] , э? Работа хочешь?
Она заподозрила неладное.
– Хаыр. Хаыр.
– Зачем говоришь, Наташа. Паром завтра, да. Хочешь это. Хочешь это. Ты красивый, много работа.
Стоявший у ларька напротив мужик – в короткой, по пояс кожаной куртке – повернулся на шум. Потом –
– А… шайтан.
Здоровенный детина, сидевший на корточках у соседнего торгового места, начал подниматься, но тут же согнулся, скуля, как щенок, у которого наступили на лапу.
92
Деньги (турец.).
– Чо, Ахмед, берега потерял? Жить надоело?
Она краем глаза посмотрела на своего спасителя… лет тридцать с небольшим, коротко стриженный. Русский – говорит по-русски без акцента – значит, русский. В проеме куртки заткнутый за пояс пистолет.
На лице турка отчетливо проступало выражение загнанной злобы и страха.
– Тебе что…
– Через плечо. Хавай свой кусок, понял? И на чужой рот не разевай. А еще раз возбухнешь – пальцы переломаю. Понял? Кырли маймун… [93]
93
Грязная обезьяна (турец.).
Турок кивнул.
– Понял.
Мужик небрежно зацепил с развала золотой браслет на руку.
– За штраф. Пошли.
Он взял ее за руку и повел за собой. Она не сопротивлялась. Озлобленные взгляды жгли спину…
Они вышли с базара, древнего, с несколькосотлетней историей здания на площадь. Летели мотороллеры, озверело сигналили таксисты, пахло куш баши [94] – шашлыком.
– Ты откуда, сестренка? – спросил мужик, щурясь от солнца, непривычного для глаз после крытого базара
94
В дословном переводе – голова птицы. Обозначает размер кусков на вертеле.
– С Киева… – сказала она.
Он не удивился
– Первый раз на рядах?
…
– Сюда просто так не ходят. Сюда только с крышей ходят. Не ходи больше сюда, поняла? Золото лучше в самом порту брать, перед отходом. Там цены повыше – но так, как здесь, не нарвешься. А здесь оптовики берут. Поняла?
Она кивнула.
– Иди. Больше сюда не ходи, если нарваться не хочешь. На, держи…
Он протянул ей браслет. Потом махнул рукой такси…
А у нас всех глаза бесстрашные, Без оружия мы опасные…Не получается только больше – быть опасными без оружия. Опасны те, у кого есть оружие, воля и готовность немедленно его применить, просто так, за наказание переломать пальцы, прострелить голову, забрать браслет или целый Крым. Опасны те, кто ломает людей и страны без лишних разговоров, кто не мучается, не фрустирует, не испытывает сожаления, страха и жалости. Русские. У кого вместо сердца – смесь огня и железа, а вместо воли – пожелание ада, как они поют в своих песнях. Даже в дни Майдана у них не родилось таких строк… И русские приходят и разом указывают каждому свое место. Вот такие русские теперь – на самом деле опасные в неуловимо изменившемся за последние несколько лет мире.
А они, украинцы, дети Майдана – больше не опасные. Разве что сами для себя.
Она подумала тоже поймать такси, но не решилась тратить скопленные с трудом деньги, и пошла искать автобусную остановку…
Литва, на полпути между Ригой и Даугавпилсом
Екабпилс, военный аэродром, бывшие склады Госрезерва СССР
Пилигрим-Пойнт
База спецназа
16 июля 2020 года
Мы пилигримы, господин.
Под вековечным небом
Единственный мы держим путь
средь всех путей земных–
За гребень голубой горы,
покрытой белым снегом,
Через моря в пустыне волн —
то ласковых, то злых.