Линни: Во имя любви
Шрифт:
— Покажите мне его еще раз, — потребовал мистер Инграм. — Тот знак на внутренней стороне вашей руки.
Тихий предупреждающий звон у меня в голове превратился в тревожный набат. В висках жарко застучало, словно в моих венах вдруг оказалось слишком много крови, потому что мистер Инграм немыслимым образом перекачал мне свою. В то время как его лицо медленно, но верно приобретало цвет нутряного жира, я пылала румянцем. Я продолжала хлопотать над рукавом, поправляя его и приглаживая, словно не слышала его просьбу.
Его глаза цепко осматривали мои волосы, мое лицо, затем без предупреждения он схватил меня
Я прикрыла пятно ладонью, с ужасом глядя на него.
— Это всего лишь родимое пятно, мистер Инграм, — сказала я, — в нем нет ничего необычного.
— Оно мне знакомо. Я видел его где-то раньше. — Он говорил тихо, тщательно подбирая слова.
— Вы не могли его видеть, — запинаясь, возразила я.
Но он продолжал смотреть на меня все с тем же странным выражением на лице, и я поняла, что произошло самое худшее. Его слова подтвердили мои опасения.
— Я видел вас раньше, теперь я в этом уверен. Я не помню вашего лица, однако эта рыбка — слишком яркая примета. Я решил не говорить вам об этом, однако я действительно бывал в Ливерпуле, где регулярно встречался с разными мужчинами… и женщинами. Несмотря на то что я довольно смутно помню подробности этих встреч, некоторые вещи все же остаются в памяти, вы согласны?
О Боже, только не это! Такие, как мистер Инграм, редко заглядывали на Парадайз-стрит. Неужели он когда-то был моим клиентом? Но разве я не запомнила бы его среди всех остальных лиц и тел, с которыми мне приходилось иметь дело? Я всегда думала, что у меня хорошая память: она хранила даже такие подробности, о которых я предпочла бы забыть.
Я стояла в ожидании. По улыбке, играющей сейчас на все еще бескровных губах мистера Инграма, было понятно, что он убедился в том, что раскрыл мое прошлое, и теперь использует это, чтобы уничтожить меня. Его улыбка не оставляла сомнений, что все это он проделает с удовольствием. Но почему? Я заверила его, что сохраню его секрет. Я говорила правду: меня абсолютно не интересовали чужие грехи, мне достаточно было и своих.
Я расправила плечи, и мой шрам неожиданно отозвался тянущей болью, словно там снова образовалась свежая рана. Нужно было играть свою роль до конца, отрицая все выдвинутые мистером Инграмом обвинения.
— Что вы хотите этим сказать? Я требую объяснений, сэр! — воскликнула я, стараясь изобразить праведный гнев, однако с ужасом почувствовала, что мой прежний голос уличной девки вот-вот прорвется наружу.
Я сглотнула. Несмотря на то что в состоянии испуга я могла случайно произнести грубую фразу, я уже начала верить, что этот голос — не только интонация, но и резкость произношения — остался в далеком прошлом. Но в тот момент, когда я непроизвольно чуть не заговорила им, я поняла: он, как и Бэк-Фиби-Анн-стрит, и Парадайз-стрит, въелся в меня навечно, как бы я ни старалась держать эту часть своей души под контролем.
— Полагаю, вам лучше присесть, мисс Смолпис. Вы плохо выглядите, очень плохо.
Лицо мистера Инграма постепенно приобретало обычный цвет, а на скулах зажглись два ярких пятна румянца.
— Вот. Позвольте мне вам помочь, — сказал мистер Инграм.
Он
Он внимательно смотрел на меня. Затем оглядел комнату. Мальчик-слуга, выбросивший геккона, тихо проскользнул в комнату и снова приступил к работе, но я знала, что мистер Инграм не придавал его присутствию никакого значения.
— Теперь мне понятно, какую тайну видел я на твоем лице, пытался прочесть в твоем сердце. Теперь я точно знаю, что ты… — прошептал мистер Инграм.
Не кто, а что. Шлюха.
Меня раскрыли. Это конец.
Я не упала в обморок. Что-то, возможно отчаяние, придало мне сил, и я смогла развеять туман, сгущающийся у меня в голове, и встать с кресла. Я убежала, спотыкаясь, прочь из этой комнаты, прочь от Сомерса Инграма. Я миновала безлюдный холл и музыкальную комнату, ощутив дыхание горячего, пропахшего духами воздуха, услышав звуки валторн и виолончелей. Я выбежала из дома на широкую подъездную аллею, где меня остановил один из слуг. Я с отчаянием в голосе попросила его отвезти меня домой. На его невозмутимом лице под высоким тюрбаном совсем не отразилось удивления по поводу того, что белая девушка бегает как сумасшедшая, запыхавшись и хватая ртом воздух. Слуга подозвал для меня маленький паланкин и носильщиков.
Я не помню, как объясняла, куда меня надо доставить, и как доехала до дома Уотертоунов. Я разогнала слуг, окруживших меня, как только я переступила порог, и не раздеваясь рухнула на кровать. По прошествии нескольких минут меня начала бить нервная дрожь. Зубы стучали, и я никак не могла согреться, несмотря на довольно теплый вечер. Я натянула на себя одеяло, но это не помогло. В коридоре раздался голос Фейт. Послышался шорох тафты, когда она заглянула в мою комнату, а затем дверь закрылась. Видимо, Фейт решила, что я сплю.
Вскоре после этого мне стало плохо.
Фейт услышала, как меня стошнило в умывальник, и снова вошла в мою комнату. Она приложила прохладную гладкую ладонь к моей щеке.
— Мы все заволновались, когда ты исчезла. Я забеспокоилась и вернулась домой раньше, еще до фуршета. Надеюсь, это не малярия, Линни. Ты принимала хинин?
Я кивнула.
— Это не малярия, — прошептала я. — Наверное, я что-то не то съела.
— Думаешь, это гороховый плов с дичью, который мы ели во время ленча? Он был чересчур жирным. А может, и миндальный пудинг. Тебе что-нибудь принести? — Фейт смотрела на коврик, лежавший у кровати. — Где твоя айя?
— Я отослала ее. Мне хотелось побыть одной. Я просто посплю, и завтра все будет в порядке, я уверена.
Мои зубы снова возобновили свою пляску.
— Что бы ты ни говорила, я все равно собираюсь позвать твою айю. Она поможет тебе переодеться. Ты заболела, и тебе нельзя оставаться одной. Айя сможет разбудить меня, если ночью тебе станет хуже.
Я кивнула, слишком слабая, чтобы спорить, и айя вернулась в мою комнату. Я позволила ей переодеть меня, расчесать мои волосы и обмыть лицо и руки прохладной водой. Но даже звук ее размеренного дыхания в тихой комнате, который стал слышен, когда айя заснула, не мог исцелить мой недуг, вызванный не испорченной пищей, а страхом. Я знала, что мне не удастся заснуть этой ночью и, возможно, меня ждет еще немало бессонных ночей.