Лирей. Сердце волка
Шрифт:
– Что вы несете? Какой еще родовой брак? Чтобы что не произошло? Вы, должно быть, настолько пьяны, что путаете меня с кем-то!
– Ну как я могу спутать леди Ньюэйгрин! Неужели и вправду не знали, ха-ха-ха, что ваш покойный батюшка еще в младенчестве отдал вас зверю? Ха-ха-ха, от вашего имени заключен брак с этим монстром!
– Вы в своем уме?!
Он продолжал смеяться. Потом схватил меня за запястья неожиданно сильными пальцами. Никогда бы не подумала, что человек, который с трудом на ногах стоит, обладает такой силой. Рьвьер рванул меня к себе, и я оказалась прижата к его груди.
Я чуть не упала, но он удержал меня.
От резкого запаха одеколона, смешанного с запахами спиртного, чеснока, жареного мяса, к горлу подкатил ком.
– А что же, мисс Лирей, как думаете, если зверь придет за вами и обнаружит брюхатой? Возьмет ли волк самку, которую оприходовал другой самец? А мы узнаем!
Его слюнявые губы накрыли мои. К горлу подступило выпитое шампанское, тело скрючило спазмом. Я дернулась, вырываясь, но Оуэн держал крепко.
– Оуэн? Лирей? – раздался испуганный голос.
Воспользовавшись тем, что его хватка ослабла, я отскочила назад и обернулась. Под аркой, ведущей на балкон, вытаращив глаза, стояла Микаэла.
Губа закушена, руки прижаты к груди, в глазах отчаяние. Сестра замотала головой, словно не веря своим глазам.
Меня снова схватили за руку, на этот раз не сильно, просто чтобы не упасть. На лице Оуэна расплылась пьяная улыбка.
– Мика, детка, – промычал он.
Микаэла развернулась и, подобрав подол платья, бросилась прочь.
Хватка Оуэна ослабла, и я сумела вырвать руку. В тот же миг впилась ногтями в его пухлые щеки и прошипела:
– За Микаэлу ты мне еще ответишь!
Оуэн схватился за лицо и, ойкая, отступил, промычал что-то типа «было бы сказано».
А я подобрала подол и бросилась вслед за Микаэлой.
Вон ее голубое платье мелькнуло среди разноцветной толпы.
Прямо бегом я бросилась за ней, расталкивая танцующих.
– Ох уж эта молодежь! Вечно они что-нибудь затевают! – неслось мне вслед.
Микаэла взбежала по лестнице, я взлетела следом.
Голубое платье мелькнуло за поворотом, хлопнула дверь – сестра скрылась в своих покоях. Когда я подбежала к двери, услышала лишь лязганье засова.
– Мика, – позвала я и хлопнула ладонью по двери. Тяжелый дуб поглотил удар. – Мика, да открой же, я все объясню!
– Убирайся!
Из-за двери раздались сдавленные рыдания.
– Микаэла, пожалуйста, открой! Я ни в чем не виновата!
– Чудовище! – раздался вопль из-за двери. – Правильно про тебя говорят – ты чудовище! Когда он уже заберет тебя!
– Мика, о ком, о чем ты говоришь?
В ответ раздался только надрывный плач.
– Микаэла, поверь, я не виновата! А граф… просто сильно пьян! Он сам не понимал, что говорит! Говорил, что папа отдал меня какому-то зверю и что он заберет меня, а потом набросился и поцеловал! Он просто напился, Мика! Микаэла!
Мика не отвечала, я слышала только, как она всхлипывает, все реже и реже.
Постучав еще раз, я развернулась спиной и, оперевшись о дверь, сползла, уселась прямо на пол.
– Мика, ты тоже сказала, что кто-то должен забрать меня? Значит, Оуэн был прав? Это правда про завещание отца? Я не верю, что меня отдали. Микаэла, скажи, что это неправда, что ты не ненавидишь меня?
Тишина.
Если бы только Оуэн сказал это, я бы списала все на пьяный бред, мало ли что привиделось этому подлецу…
Впрочем, опьянел он не в одну секунду, вполне возможно, что до этого задурил голову моей сестре.
Я нахмурилась, вспоминая тяжелое время, обрушившееся на Ньюэйгрин, когда папы не стало. Кажется, мама ничего не говорила о том, что отец оставил завещание… И тем более не говорила о том, что меня отдали замуж. Родовой брак… На родовой брак не требуется даже согласия его величества, зато никто и ничто не сможет его разрушить. Отец никогда не поступил бы так со мной. Нет! Не верю! Да и Виталина ничего такого не говорила. А она разбирала старые бумаги…
Неплохо бы и мне убедиться, что все это плод больной фантазии Рьвьера!
Я встала и решительно направилась в кабинет отца, за библиотекой.
Просто здорово, что все заняты внизу. Если правда, что отец оставил завещание, где ему быть, как не в тайном кабинете? Если я переворошу старые бумаги, может, найду что-то… об отце?
Если попытаться достать с верхней полки тяжелый том в кожаном переплете, с надписью: «Мосхе Минтень. “Опыты”», нижний ярус отъедет в сторону, и окажешься в папином кабинете. Там, отгороженному ото всех и вся не только толстыми стенами библиотеки, но и стеллажами с книгами, ему спокойно работалось…
Я подвинула стремянку, взобралась на самый верх и решительно потянула на себя кожаный корешок.
Заскрипело, заскрежетало, и внизу образовался проход.
Прежде чем зайти в кабинет, я сложила стремянку и оттащила ее туда, где она стояла. Изнутри кабинет закрывается и открывается легче.
Отгородившись стеллажом с книгами, я подула на спящего мотылька, и тот дал ровный желтоватый свет, освещая небольшой кабинет с высоким потолком. Когда я была тут в последний раз, книги, бумаги, рукописи, свитки были в идеальном порядке.
Сейчас же ощущение, словно тут домовые воевали.
Стоило мне подойти к черному, покрытому неровным слоем пыли и усыпанному бумагами столу, как из-за стеллажа раздался звук открываемой двери. Я взволнованно махнула на мотылька, приглушая свет.
Перегородка тонкая, слышно каждый звук. В библиотеку вошли двое. Раздалось сопение и шмыганье носом, как мне показалось, обиженное.
Стоило двери закрыться, как вошедшие продолжили начатый разговор.
– Ты с ума сошел! Она никогда не станет твоей женой, племянник, – недовольно, чеканя каждое слово, произнес голос моего зятя, герцога Эберлея.