Лиса в курятнике
Шрифт:
Левый был зелен.
Правый - полосат, причем синяя полоска в нем чередовалась с желтой, а на пятке полоски закручивались спиралькой, что придавало носку вид вовсе уж вызывающий. Над большим пальцем появилась дырочка, в которую оный палец стыдливо выглядывал.
В руках князь держал трубку, которую, правда, не курил, а так, пожевывал мундштук.
Следовало заметить, что нынешнее состояние было нехарактерно для обычно живого и, по мнению многих, чересчур уж живого, человека. Он, пребывавший в вечном движении, ныне казался куда более тусклым и
Он щелкнул пальцами, выпуская язычок огня, и с немалым наслаждением подпалил угол. Желтоватая дешевая бумага вспыхнула моментально. Черное пятно расползалось, сжирая и строки статейки - следовало сказать, весьма убедительной, - и испорченные низкого качества типографией, но все ж узнаваемые лица...
– Страдаешь?
– дверь отворилась без стука, и в кабинете запахло кофием.
– А то...
Князь перехватил газетку за уголок и сунул в графин с водою. Графин вообще-то поставлен был для нужд посетителей, которые через одного отличались слабым здоровьем и повышенною нервозностью. То ли в кабинете было дело, то ли в самом князе, то ли в конторе его, славу определенную сыскавшей, однако графин частенько приходилось использовать.
Цесаревич поднял очередной выпуск «Сплетника» - подчиненные, зная норов и трепетное отношение начальства к сей газетенке благоразумно приобретали сразу пачку- и, скрутивши трубочкой, стукнул князя по макушке.
Тот лишь поморщился.
– Я ночей не спал...
– Не ты один, - цесаревич уселся на стол, проигнорировавши креслице для посетителей - а и верно, вид оно имело премрачнейший, ибо сбито было из толстого бруса, покрашеного явно наспех бурою краской, и тем навевало весьма печальные мысли о местах не столь отдаленных.
– Думаешь, легко среди всей этой кодлы отыскать человека хоть сколько бы то ни было порядочного?
– князь пошевелил пальцем ноги, который от этого движения взял и вовсе выскользнул в дырку.
– А чтоб еще и не полный дурак...
Цесаревич вздохнул.
– И кого мне теперь на его место ставить?
– А его и поставь, - он вновь шлепнул князя газеткою по лбу, но теперь тот высочайшего самоуправства терпеть не стал, отмахнулся.
– А что? Эти дела у нас, чай, не под запретом... полюбовница, полюбовник... какая разница? Лишь бы казне не в ущерб.
Казна-то в данном случае не пострадала, оно и верно, ибо любовника - редчайший случай - Бжизиков содержал за собственные деньги, но...
– Не выйдет, - про этот вариант князь и сам думал.
– Какой из него теперь... в лицо смеяться станут, а про уважение и вовсе забыть можно.
Он потянулся и кое-как запихал палец в носок. Оглядел оба. Вновь вздохнул, пригрозивши:
– Выгоню.
– Кого?
– поинтересовался цесаревич, которого занимали проблемы иные, казавшиеся ему куда более важными.
Вот кто бы сказал, с чего бы купеческая гильдия вдруг стала этакой сговорчивой? И пошлины
Маги-погодники с ними и то справиться не способны.
Дорога многие проблемы решит, а уж выгоды в далекой перспективе и вовсе сулит немерянные. И понимают, шельмы, понимают... и все ж не в характере купеческом вот так просто взять и уступить, без раскланиваний, без драных бород и уверений в скором разорении, которое всему миру грозит, коль государю в малой просьбе его почтенные люди уступят...
...а еще девицы были, которых во дворце стало как-то слишком уж много.
– Всех выгоню, - князь наклонился за обувкой.
– И тех, кто это вот...
В газетенку он ткнул мизинчиком.
– ...проворонил... это если подумать, неплохой рычаг давления... почему пропустили? Ведь проверяли... я не могу человека в министерство путей сообщения рекомендовать, когда он непроверенный... а значит, должны были найти...
...и сообщить.
А там уж... глядишь, и состоялась бы приватного характеру беседа, в которой Бжизикову разъяснили бы, что, конечно, приватность жизни - дело хорошее, но тогда надобно, чтоб оная приватность совсем уж полной была. Ибо найдется немало желающих воспользоваться столь откровенной слабостью человека чиновьего...
– А они промолчали... ни слова, ни словечка... или хочешь сказать, мои людишки работают хуже, чем этот репортеришка?
Во гневе князь становился... забавен.
Впрочем, так сказать мог был лишь цесаревич, люди прочие, знакомые со вспыльчивым норовом князя Навойского куда как похуже, отчего-то в моменты подобные терялись.
Бледнели.
Краснели.
Хватались за сердце... все ж с репутацией у князя было так себе... и не сказать, чтобы вовсе беспричинно.
– Вот, - князь скомкал очередную газетенку, а бумажный шар отправил прямиком в мусорную корзину.
– Стало быть что? Стало быть, не просто так проворонили... и уже не в первый раз... ничего, вот найду...
– Кого?
– уточнил цесаревич.
– Всех найду...
– И наградишь.
– А то... еще как награжу...
– глаза князя нехорошо блеснули.
– Никто не уйдет обиженным...
Заявку на участие в конкурсе Лизавета подавала с тайной надеждой, что оная заявка вовсе рассмотрена не будет. В конце концов, возраст ее давно уж далек от девичьего, а титул и вовсе происхождение имеет пресомнительного свойства. А потому вся затея, безусловно, заманчивая - деньги, как ни крути, нужны - рискует остаться невоплощенной. И если уж на то пошло, Лизавета с куда большею охотой устроилась бы в прислуги дворцовые...