Лишь бы не опоздать
Шрифт:
Ну и что? Никитин пожал плечами, мысленно рассуждая с самим собой: может быть, у него некрасивая форма или плохо сидит на нем? Они договорились пойти в кино — так что, в кино милиционеров не пускают? Почему, собственно, он должен быть в штатском, когда встречается с Леной? Ведь армейские офицеры, как правило, всегда ходят в форме…
Никитин усмехнулся — забавная девушка эта Лена! Он вспомнил, как она стояла вся красная, растерянная, когда контролеры подвели ее к нему, вспомнил, какой она была сначала смущенной и недоверчивой, когда они встретились во второй раз и он пригласил ее в «Космос». И какой она стала в конце этого свидания веселой, как заливисто хохотала, сверкая зубами, как увлеченно рассказывала про свои институтские дела, про подруг — эту «Вальку-сухаря» и «Нинку-шляпу». Было в ней какое-то непередаваемое очарование, очарование юности, беззаботности. Чувствовалось, что, увлекшись чем-нибудь, Лена уже ни о чем, кроме этого, не думала, только к этому стремилась…
Другое дело, что увлечения у нее менялись с калейдоскопической быстротой, так что она и сама-то не успевала уследить за ними.
Это, наверное, не очень приятная черта для ее друзей и близких, но поскольку в данное время предметом ее увлечения являлся он, Никитин, его эта черта устраивала.
Никитин был очень откровенным с самим собою. Он прекрасно сознавал, что увлекся Леной не на шутку. И увлечение все росло. Это казалось странным. В конце концов, Лена была еще совсем юной и действительно, даже для ее возраста, сверх меры легкомысленной. Никитин же, наоборот, для своего, тоже, прямо скажем, не такого уж пожилого возраста, отличался серьезностью. Это, разумеется, не мешало Никитину любить смех, и шутки, и, как мы знаем, анекдоты, и девушек, и веселые компании, и петь под гитару, и танцевать до упаду.
Но все же Никитин был зрелым мужчиной, с немалым и не очень веселым жизненным опытом, отличным, смелым, даже отважным милицейским офицером, а Лена совсем еще девчонка, хохотушка и кокетка.
Что общего?
Общее было. Общим была безграничная, неуемная, жадная любовь к жизни, радостное, восторженное ее восприятие, стремление насладиться ею, жить напряженно, постоянно ощущая, что живешь. Даже в юном (а может быть, именно в юном) возрасте это дано не всем.
Лена испытывала все эти радости, ощущала это стремление наполовину подсознательно. Никитин же — прекрасно сознавая. Но оттого любовь к жизни не была у него или у нее меньше. Впрочем, по роду своей службы на избранном им пути Никитин несколько раз мог полновесно, отчетливо взвесить, что значит жизнь. Обычно это происходит тогда, когда ее рискуешь потерять.
Нет, Никитин не был сотрудником Первого отдела Уголовного розыска, в его обязанности не входили опасные операции по задержанию убийц, рецидивистов, грабителей, с перестрелками и рукопашными. Но и ему за, в общем-то, недолгую службу в милиции пришлось раза два ощутить на своем лице дыхание смерти. Что ж, такая профессия… К этой профессии он готовил себя, любил ее и ни на какую другую не променял бы.
Мысль пойти работать в милицию возникла у него в армии, где он, кончив десятилетку, служил на пограничной заставе.
Началось все с собак.
Никитин вообще любил животных, а тут такие замечательные овчарки!
Он подолгу простаивал возле питомника, смотрел, как работает с собаками сержант Ветров, не раз добровольно изображал «нарушителя» и, облачившись в толстые ватник и штаны, удирал от преследовавшей собаки.
Он серьезно задумывался о том, чтобы, демобилизовавшись, работать с собакой. Но где? Это можно делать только в уголовном розыске.
Потом пришло новое увлечение. Ему предшествовало событие, которое на границе называется ЧП. Границу перешел нарушитель.
Когда застава была поднята по тревоге, Никитин, прослуживший на ней уже почти год, решил, что это, как всегда, тревога учебная. Ведь за год не случилось ни одного происшествия.
Но когда, вскочив в машину, он увидел лицо лейтенанта, то понял, что на этот раз дело серьезное. Машина мчалась по горным дорогам, а потом и без дороги, качаясь и подскакивая на камнях, царапая борта кустами.
Никитин никак не мог поверить в реальность происходящего. Это звездное, черное южное небо, нависшее над головой, эти причудливые камни, кусты, выхваченные из мрака фарами и стремительно убегавшие назад, суровые лица товарищей, с ремешками касок под подбородком, тусклый блеск автоматов, далекий собачий лай, выстрелы — все это казалось какими-то театральными декорациями, элементами спектакля.
Он никак не мог поверить, что вот он, Валька Никитин, вчерашний школьник, по-настоящему мчится в погоне за настоящим диверсантом.
Но потом он забыл обо всем, кроме главного.
Соскочив с машины и развернувшись цепью, пограничники начали движение по долине, поросшей высоким и густым кустарником, зажатой между двух высоких крутосклонных холмов.
Никитин шел в паре с опытным пограничником-сверхсрочником, старшиной Рубцовым. Казалось, Рубцов без всякого ночного бинокля видит в темноте; он двигался бесшумно, быстро и ловко, а Никитин то царапал лицо о жесткую ветку, то спотыкался о камень и, как ему самому казалось, производил невероятный шум.
И вдруг совсем рядом глухо шлепнул пистолетный выстрел. Видимо, оружие было со звукоглушителем, сверкнула лишь красноватая вспышка.
Никитин не успел опомниться, как Рубцов, подобно большому хищнику, пронесся мимо него и прыгнул. Раздался яростный крик, стон. Никитин бросился вперед: на земле, скрученный приемом самбо, лежал человек, а Рубцов, сидя на нем верхом, спокойным голосом приказывал: «Ну-ка, Никитин, дайте ремешок, свяжем почетного гостя!»
Никитин потом только понял, что они подошли к нарушителю сзади, пока тот отстреливался от наступавших на него пограничников.
Когда подоспели остальные, когда зажглись карманные фонари, Никитин увидел, что нарушитель огромного роста, из-под черного свитера мышцы выступали буграми. Рубцов, хоть и не слабого десятка, ни в какое сравнение идти с ним не мог, — Никитин выжимал гирю гораздо больше раз, чем старшина. А вот самбо, по которому у Рубцова был первый разряд, помогло ему мгновенно справиться с этим великаном.
Нарушителя увезли, но пограничники возвращались молчаливые, мрачные. В перестрелке был тяжело ранен молодой, одного с Никитиным года, солдат. Карманные фонари выхватывали из темноты белое, неподвижное, все в бисеринках пота лицо, запекшуюся в уголке губ кровь, черное пятно, расползшееся на животе раненого…
В ту ночь Никитин уже не спал.
Вся жизнь человека пересекается рубежами, подчас незаметными, подчас отмеченными событиями, которые навсегда врезаются в память. Эти рубежи метят человеческую жизнь в любом возрасте.
Кто может сказать, когда юноша превращается в мужчину; частенько он и сам не ответит на этот вопрос.
В последующие годы Никитин никогда не мог забыть черного пятна на гимнастерке товарища, его воскового лица, белевшего в слабом свете карманных фонарей.
Вся предшествующая жизнь человека — это лишь подготовка к преодолению очередного рубежа. Наверное, Никитин сам не сознавал этого, но в одну ночь вчерашний школьник стал солдатом. Он ощутил цепу жизни, однако понял и то, что порой ее приходится отдавать — отдавать не жалея, не раздумывая, лишь стремясь всеми силами к той высокой цели, за которую ее отдаешь…