Лишённые родины
Шрифт:
У семидесятилетнего Мелиссино было много и других забот. Помимо руководства Артиллерийским и инженерным кадетским корпусом, он должен был надзирать за формированием конной артиллерии, исполняя поручение светлейшего князя Платона Зубова. Одной из рот командовал Сергей Тучков — герой Вильны. Дело было хлопотное: всем ротным дали по сорок человек старых артиллеристов, по столько же конников и рекрутов; артиллеристы должны были учить кавалеристов обращению с пушками, те, в свою очередь, обучали их верховой езде и уходу за лошадьми, рекрутов же приходилось учить и тому, и другому. Офицеры сбивались с ног, но дело потихоньку подвигалось, и смотры, назначаемые один за другим перед приездом высоких гостей, прошли успешно; императрица осталась довольна и наградила Тучкова за исправность в службе орденом Святого Владимира третьей степени, пожаловав чином майора конной артиллерии, что соответствовало армейскому полковнику. Генерал-инженер Алексей Васильевич Тучков явился благодарить государыню за милости к его сыновьям (старший, Николай, стал полковником и получил за штурм Праги Святого Георгия четвертой степени). Екатерина выслушала его с благосклонной улыбкой и вздохнула:
— Я завидую вашему счастью, вы благополучнее меня в сем случае.
В последнее время ее что-то часто тянуло на откровенность…
В понедельник, 11 августа, королевская яхта прибыла в Выборг, где шведских гостей встречал генерал-аншеф Кутузов, воздав им почести как коронованным особам. Через день к вечеру вся свита молодого короля, насчитывавшая сто сорок человек, съехалась в Петербург по морю и по суше и разместилась в нескольких домах вдоль Крюкова канала. Поутру к гостям явился обер-гофмаршал Барятинский — поздравить их с приездом от имени императрицы и ознакомить с программой пребывания. Пешая прогулка с осмотром памятника Петру Великому; прогулка в карете по Летнему саду; посещение Александро-Невской лавры; смотр конной артиллерии… Артиллерией Густав остался весьма доволен и пригласил всех штаб- и обер-офицеров к себе на аудиенцию. Вечером же предстоял смотр ему самому — в Эрмитаже.
Двери четырех комнат, составлявших Китайские антресоли, оставили открытыми; Екатерина дожидалась в середине этой анфилады. У нее уже не первый месяц сильно отекали ноги, взбухая веревками вен и покрываясь язвами; ванны из морской воды не помогали, а на операцию, предлагаемую лейб-медиком Роджерсоном, она не соглашалась. Императрице было тяжело ходить и стоять, особенно к вечеру, но нынешний прием очень важен — ничего, она потерпит. Позади нее и чуть сбоку стояли Платон Зубов и старый граф Остерман; князь Понятовский, которого она тоже попросила прийти, рассматривал шкафы с антиками. Гости оказались пунктуальны: точно в назначенное время, в начале восьмого, в противоположном конце анфилады показался невысокий юноша с рассыпанными по плечам светлыми волосами в сопровождении нескольких мужчин; все в черных костюмах с белыми отложными воротниками и шляпах с перьями, как на старинных испанских портретах.
Шляпы гости сняли. Подойдя к Екатерине, Густав склонился в поклоне с намерением поцеловать ей руку, но та не позволила этого сделать:
— Я помню, что граф Гага — король.
— Если вашему величеству не угодно оказать мне этой чести как императрице, разрешите мне засвидетельствовать таким образом мое уважение к великой женщине, которой восхищается весь мир, — нимало не смутился Густав.
Екатерина посмотрела на него с интересом. Крупные черты лица, пухлые губы, щеки, не знакомые с бритвой, ямочка на подбородке, большие серые глаза глядят спокойно и прямо, голос тихий, но твердый, и французское произношение превосходно, держится свободно и уверенно. Конечно, он еще юн, ему семнадцать, но он уже мужчина, она это чувствует. Ах, вот с кого следует брать пример Александру и тем более Константину!
Герцог Сёдерманландский — на тонких кривых ножках, с непомерно длинными руками и немного косящими глазами, но при этом выглядящий весьма импозантно, — занял место племянника. Он вздумал вдруг извиняться за то, что имел несчастье командовать флотом, сражавшимся против российского. Екатерина любезно улыбнулась:
— Должна сообщить вам, герцог, об одной невзгоде, коей подвергаются люди моих лет: я потеряла память.
Но она не могла не подумать про себя, что командование герцога в самом деле было несчастьем — только для шведов, ведь он не выиграл ни одного сражения. А покойный братец его Густав III, затеявший ту войну, не сумел взять Нейшлот, обороняемый небольшим гарнизоном под командованием безрукого коменданта Баранова. Это ее настолько позабавило, что она со своим секретарем Храповицким написала тогда оперу «Горебогатырь Косометович»; Сашенька и Косик выучили ее наизусть… Ну да дело прошлое; сейчас ее больше занимает Густав Адольф.
В это время Понятовский вел оживленную беседу с особами из свиты короля — послом и министрами, что не укрылось от внимания императрицы. Пригласив гостей пройти с нею в соседнюю комнату, она успела на ходу спросить князя Станислава:
— Вы разве знакомы?
— Нет, но это шведы, — ответил тот.
И тотчас выругал себя за столь опрометчивые слова: что подумала Екатерина? Что он оказывает предпочтение шведам перед русскими, поскольку первым необязательно быть ему представленными? Она могла и оскорбиться этим, хотя и не показала виду. Впрочем, она могла вспомнить, что его дед-тезка был личным представителем короля Станислава Лещинского при шведском короле Карле ХII, а после Полтавской битвы служил адъютантом Карла, когда тот жил в изгнании в Османской империи… И снова неловкость: дед прилагал усилия к заключению союза между Турцией и Швецией, чтобы втянуть турок в войну против России, и находился в турецком лагере во время несчастливого Прутского похода Петра Великого… Ах, как неудачно он ответил…
Екатерине не было никакого дела ни до Понятовского, ни до его деда. Болели ноги, ломило в затылке, а ведь ей еще нескоро на покой, и нужно держать себя ровно, любезно улыбаться и, в случае чего, сгладить какой-нибудь конфуз, какого вполне можно ожидать от гатчинского двора. Цесаревич Павел с супругой и детьми дожидался в соседней комнате. Он молча раскланялся с Густавом и обменялся масонским знаком с герцогом Карлом. Александр и Константин тоже держались церемонно; Мария Федоровна со старшими дочерьми и невестками присела перед гостями в глубоком реверансе. Екатерина внимательно смотрела на Густава, когда он приветствовал тринадцатилетнюю Александру, но король остался невозмутим.
Теперь предстояло представление двору. В большой зал Эрмитажа Екатерина вошла, опираясь на руку Густава. Стол был накрыт на сто двадцать кувертов. Шведский король сел справа от императрицы, и та впервые увидела его в профиль. Это был словно другой человек: крупный орлиный нос и выступающий подбородок придавали ему сходство с Савонаролой… Впрочем, у нее слишком разыгралось воображение. За обедом Густав молчал, наблюдая за окружающими, и ни разу не улыбнулся — даже из простой любезности, отвечая на вопросы дам. Зато герцог Карл всех очаровал своей светской обходительностью.
После обеда был бал, продолжавшийся до часу ночи. Великие княжны Александра и Елена смогли продемонстрировать свои успехи в контрдансе; Густав тоже танцевал — довольно изящно и непринужденно. Правда, в менуэте, любимом танце Александры, уже вышедшем из моды в Европе, он перепутал две фигуры, но ловко исправил свою ошибку. Екатерина смотрела на него, не отрываясь; она всё еще находилась под впечатлением их первой встречи. Да, барон Спарре и граф Гилленстолпе достигли больших успехов в воспитании наследника шведского престола и тем обрели бессмертную славу… Эти слова она невольно произнесла вслух.
— Точно так, ваше величество; подданный, доставивший такое воспитание своему государю, достоин, чтобы в память о нем воздвигли золотую статую, — тотчас отозвался Остерман.
— Правда! — согласилась с ним Екатерина. — А нашему графу Салтыкову жаль свинцовой.
Ей уже донесли, чем был вызван внезапный взрыв веселья в углу бальной залы: великий князь Константин назвал герцога Карла Полишинелем. Лишь бы не брякнул ему это в глаза, с него станется…
Константин доставлял бабушке всё больше забот и неприятностей. Через две недели после приезда короля, на балу у генерал-прокурора Самойлова, он скандализировал и русских, и шведов, не оставляя без грубых комментариев ни одного мужчины и ни одной женщины, а Густав впервые не нашелся что ответить, когда великий князь огорошил его вопросом: «Знаете ли, у кого вы в гостях? У самого известного пердуна в городе!» Наглый, бесстыжий, бессовестный мальчишка! Якшается со всяким подлым сбродом, даже и по улицам. Того и смотри, что где-нибудь прибьют — к ее великому стыду. Екатерина посадила внука на неделю под домашний арест: еще не хватало, чтобы он сорвал все ее планы. Он, впрочем, не унялся: бедняжка Юлия была вынуждена уехать с очередного бала, потому что негодный супруг потребовал ее к себе.