Лисьими тропами
Шрифт:
— Я так и сказала Такеру, — примирительно напомнила я.
— Но он все равно мне не верит.
— А для тебя так важно, чтобы он тебе верил?
— Для меня важно… чтобы он не говорил тебе всяких глупостей.
— Если это глупости, чего переживать?
— Ты можешь в них поверить.
— Шин…
— … ты не спросила, — внезапно признался мне в причине своего напряжения Шин. — Я ждал, что ты спросишь, но ты все молчала. Почему?
— Потому что я тебе верю.
— Но обещала Такеру.
— Да забудь о Такеру! —
— Притом, что… — Шин запнулся, возвел глаза к небу, отвернувшись ненадолго, — я не знаю. Не знаю, что ты думаешь обо мне. Кем считаешь. А потом приходит этот Такеру и давай тебе вываливать всё про шинигами.
— Всё? — Уцепилась я, а Шин испуганно взглянул на меня. — Значит… то, что он рассказывал про ёкаев, правда?
Он молчал, но ответ я читала по его глазам. И чем дольше он смотрел на меня, тем напряженнее становился его взгляд. Тем сложнее. Наверное.
— Ты никого не убивал при мне, — заметила я. — У тебя же достаточный запас для жизни, так ведь?
Шин кивнул, а я только после этого действительно поняла, что такое спросила. С одной стороны, я за него волновалась, потому что он давно не убивал ёкаев, а значит, запасы могли истончиться. Но с другой — если запас у него достаточный, сколько же ёкаев он убивал до того, как встретил меня?
Хочу ли я знать? Страшно ли мне? Хочу ли я закончить этот разговор? Уйти и больше никогда не возвращаться? Всё это я сейчас читала в его глазах. Абсолютно всё. Этот страх… был ли он по-настоящему реален? Какая-то просто гигантская пропасть, непостижимая, пугающая. Я даже предположить не могла, что шинигами могут одолевать такие страхи.
Ничего так и не сказав, я шагнула к нему и просто обняла. Шин покачнулся, будто ожидал, что я его ударю, или что-то вроде того. Но вскоре успокоился и обнял меня в ответ. Расслабился, осмелел вновь настолько, что в каждом движении выдавал лишь одно: желание никогда меня не отпускать.
Это было сложно, так сложно, насколько вообще можно усложнить. Но, несмотря на это я не хотела променять наши отношения ни на что другое. Да, мы в невозможности, но разве же это плохо? Разве это настолько недостижимо? Если мы стоим здесь, вместе, на лисьей тропе, окруженные магией, погруженные в чувства…
Губами он коснулся моих волос, я задрожала, сжимая его всё сильнее.
— Мне запрещено любить тебя, — шепнул он тихо, но я его услышала. — Но я с этим давно опоздал.
Задержала дыхание, пропуская через себя его слова, его эмоции, всё, что еще осталось. Чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. Измученный сомнениями, неуверенностью, истерзанный неопределенностью.
— Так люби.
Он будто ждал этого, так долго, так давно… опустился к моим губам поцелуем.
Глава 33
Мы вернулись ко мне в комнату поздней ночью, зачем-то слишком громко хлопнули дверью. Шин не участвовал в моей маленькой войне за тишину, но тоже замер и прислушался. Вроде бы никто со сковородкой не выбегал, просто один студент взвыл где-то поблизости. Но, может, это он не нам. Я надеюсь.
Я поймала взглядом лицо Шина и улыбнулась, когда он нетерпеливо снова опустился к моим губам. Не знаю, как мы вообще дотянули, но желание было диким. Оно откликалось во всех прикосновениях, сближениях, мгновениях, когда мы внезапно замирали, будто погружаясь под воду. Это было так прекрасно, так ценно, так важно…
Я стянула его пиджак, он помог мне избавиться от свитера. Дрожащими пальцами принялась расстегивать его рубашку. Он ненавязчиво забрался мне под майку и холодил кожу прикосновением. Я нервничала, но и Шин выдавал волнение в каждом нетерпеливом взгляде.
Когда рубашка наконец-то оказалась расстегнута, он снова прильнул к моим губам, целуя меня с жадностью. Моя майка задиралась все выше, и если он наберется сил, чтобы оторваться от меня хоть на секунду, мы от нее наконец-то избавимся.
Все шло хорошо, полным ходом, можно сказать, но тут внезапно (я это умею) в голове мелькнула мысль. Как в такой момент в мою голову пришла мысль? А я не знаю.
— Подожди, — отстранилась я.
Шин еще продолжал тянуться за мной, а когда не получил желаемого, взвыл, обронив протяжный стон.
— Что? — Пискнул он, облизывая губы.
Глаза его были затуманены, на «подожди» он был настроен в самую последнюю очередь.
Но мысль меня поразила, словно молния, поэтому…
— Ты сказал: тебе запрещено меня любить, — вспомнила я. Шин забегал глазами по окружению, но было совершенно ясно, что мозг у него не работал, поэтому соображал он очень туго. — Что это значит? Тебе за это будет какое-то наказание?
Шин подумал, ладно, попытался, но так и не пришел ни к единому выводу, отмахнулся и опять пошел тараном, собираясь снова меня целовать. Но я снова его притормозила, он застонал.
— Тебе обязательно сейчас это узнавать? — Взмолился он.
— Да, — решительно кивнула. — То есть, запрещено, это не «нам не рекомендуется» или «по возможности», «по желанию», «если так случится»…
Шин наконец-то смирился, прикрыл глаза на несколько мгновений, вздохнул, потом вернулся ко мне взглядом уже более осмысленным.
— Мне нельзя влюбляться в тебя, потому что… когда-нибудь я заберу тебя, — объяснил он. — Это будет тяжелее сделать.
— А что? Ты можешь меня не забрать? — В шутку предложила я, но Шин остался серьезным. — Что, правда?
— Это тяжело, когда уходит твой близкий человек, — как-то слишком уж по-человечески заметил Шин. — Но когда свою любимую ты сам забираешь…
Он запнулся, нервно сглотнул, не в силах подобрать больше слов, чтобы описать эту боль.
— И… что же ты будешь делать? — Полушепотом, с осторожностью, как будто нас могли подслушивать в этот миг, спросила я.