Лист на холсте, или Улиточьи рожки
Шрифт:
— И ты не веришь? — она уже не замечала остальных, ей было важно — что сейчас скажет Гаэтано.
— Да я не понял даже пока, верить или нет. У меня в голове не укладывается. Я, честно говоря, думал, что это неизвестный и крутой художник-мошенник…
— А оказалось, что известный, не крутой и вообще не художник, — Эмма чуть не плакала.
Все некоторое время молчали, а потом Варфоломей изрёк:
— Вероятно, это была разновидность признания, так, сударыня?
Эмма молчала. Но снова влез Гаэтано:
— Монсеньор, а как узнали? Ну, что Эмма это сделала? Откуда сама мысль-то взялась?
— Ты по-прежнему
— Значит, я осёл, и ничего не понимаю в людях, — пожал плечами Гаэтано. — Но мне и в голову такое не могло прийти.
— Считайте это разновидностью извинений, — сказал Себастьен госпоже Лоран.
— Но откуда вы узнали? — она недоверчиво глянула на него.
— Это не мы, это художники, — покачал головой он. — Для меня все эти вопросы — тёмный лес, поэтому у нас здесь — высококлассные эксперты.
— Дочь моя, нас занимает вот какой вопрос: как вы добиваетесь этих оттенков зелёного? — Варфоломей взял какую-то палочку и показал.
— А, это, — она улыбнулась. — Секрет.
— Секрет вас и выдал, — кивнул Варфоломей. — Мои сотрудники обладают острыми глазами и повышенной наблюдательностью. Этот же оттенок нашли на поддельной картине. И никто из моих не понял, как он образуется.
— Ясно, — кивнула Эмма и опустила голову.
— И тут мы снова возвращаемся к уже поставленному вопросу: зачем вы это сделали, — отцу Варфоломею надоело стоять, и он сел на стул возле большой картины. — К слову, молодёжь, шли бы вы восвояси? — он грозно воззрился на Кьяру, Джованнину и Карло. — Животрепещущий вопрос мы решили, слава Господу и Джованнине. Работа на сегодня окончена, ступайте.
Молодёжь переглянулась, Карло глянул на Себастьена, но тот кивком головы подтвердил. Пришлось уходить.
Затем Варфоломей попробовал так же глянуть на Гаэтано.
— Нет, отче, не пойду. Я в этом деле по уши, не обижайтесь.
— Не знаю, по уши ли или по какую другую часть тела, про то тебе видней, конечно, — пробурчал Варфоломей.
— Пусть остаётся, — кивнул Марни и обратился к Эмме. — Так вот, сударыня, мы готовы вас слушать.
— Вы правильно сказали — мошенничество. Желание выполнить большую работу. И… ещё одна причина, — кивнула Эмма Лоран.
Она говорила с какой-то мрачной обречённостью.
— Но ведь вы даже денег на продаже не заработали, — Варфоломей тоже рассматривал её, как существо очень странное.
— Верно, — кивнула Эмма. — Мне не были важны деньги. Мне было важно — смогу ли я.
— Смогли, — кивнул священник. — Это я вам говорю, как специалист. Если бы не появился повод подвергнуть копию тщательному анализу, подделка могла бы не открыться сколь угодно долго. Тем более что она находилась в частной коллекции.
— Скажите, а почему ваш супруг усомнился в подлинности картины? — спросил Себастьен.
— Потому что ему на эту тему долбят мозг родственники, — пожала плечами Эмма. — И это происходит постоянно, я думала, он привык. А он вдруг дёрнулся и сказал — а если и правда картину давно подделали? И он владеет всего лишь копией? Нет, он не подозревал меня, он думал, что всё случилось в предыдущем поколении, а то и вовсе во время войны, и он уже унаследовал подделку. Стал выяснять — что и как. Ему назвали господина из верхушки Ватикана, который в теме подделок — Мариано. А тот уже рекомендовал своего человека. И уже от того человека, то есть от Скаполи, я узнала, что сюда попала некая проданная картина, и что он ищет к ней пути, и что это святой Себастьяно. Понимаете, я не была в курсе, кому именно досталась картина.
— Как так? — удивился Марни. — Вы не знали, кому продавали?
— Я продавала через подставных лиц. У меня есть слегка криминальные знакомства — ещё со времени учёбы. Мне нашли некоего человека, который сразу сказал — картина отправится на карантин, а потом в коллекцию знаменитого музея, не сказали какого, но — через вот этот финт с благотворительным фондом. Мол, человек нашёл у себя эту картину, он о ней ничего не знает, выбросить жаль. Продавать вот прямо как есть — это неизвестно что, много не дадут, так пусть картина отправляется в благотворительный фонд, с которым у него есть связи, а фонд распорядится ею, как сочтёт нужным, и выплатит некоторый процент этому человеку. За беспокойство.
— Это наш местный человек? — спросил молчавший до того Лодовико.
— Нет, парижский, — помотала головой Эмма.
— То есть вы просто так отдали раритет семнадцатого века? — нахмурился Варфоломей.
— Да. Мне он не был близок ничем… ну, кроме выполненной работы.
— Тогда вопрос «зачем» кажется ещё более актуальным, не находите? — поднял бровь Марни.
— Госпожа Лоран, расскажите, — Элоиза пока не собиралась подталкивать её к откровенности, ей просто стало любопытно. — Судя по всему, здесь скрывается какая-то непростая история. Мне кажется, нам нужно её знать — для того, чтобы не сделать ситуацию ещё сложнее, чем она есть сейчас.
— Это глубоко личное и никого не касается, — покачала головой Эмма.
— Это из-за твоего урода-мужа, так? Это ему ты хотела насолить? — сощурился Гаэтано. — Ухватить его за яйца, раз не хочешь расставаться с ним? Но почему бы просто не послать его подальше, он же в самом деле урод?
Эмма впилась в него глазами — некоторые так ногтями впиваются.
— Потому, что от него зависит жизнь моего отца. Зависела. До самого последнего времени. И если ты думаешь, что я не ухожу от Лорана из-за денег, то ты правда осёл и ничего не понимаешь ни в жизни, ни в людях, — Эмма оглядела остальных, но все молчали и внимательно смотрели на неё. Тогда она зацепилась взглядом за Варфоломея и продолжила: — Они были одноклассниками, мой отец и Лоран. И, как я понимаю, всю дорогу соперничали. Сначала из-за отметок, потом из-за денег, славы и девушек. Моя мать предпочла Лорану отца, зато у Лорана было крутое наследство, семейный бизнес, а ни один из отцовских проектов так и не принёс ему приличного дохода. А потом отец упросил Лорана взять его работать в банке.
У меня есть старший брат, бестолковый бездельник. Он хотел купить крутую машину, но никогда не мог на неё заработать. А покупать другую не хотел. И он упросил отца взять денег в кассе — мол, его тут берут на работу, он заработает и отдаст. По-быстрому, никто ничего не узнает. Родители всегда были к нему снисходительны, и у отца даже не щёлкнуло ни в каком месте — пошёл и взял. Брат купил машину, все были счастливы.
Примерно месяц длилось это счастье. Потом сначала брат вылетел с работы за прогулы, потом разбил машину, а потом Лоран обнаружил недостачу.