Лист на холсте, или Улиточьи рожки
Шрифт:
Они досмотрели до появления Бруно с ассистентами и увоза хрипящей туши в медицинское крыло.
— И скажу я вам, господин ди Мариано, на его шее не было других отпечатков пальцев, кроме его собственных, — добавил Бруно к просмотренному.
— И… что это было, как вы полагаете? — спросил названный господин. — Кто отбросил отца Анджерри к стене?
— Полагаю, госпоже де Шатийон было бы очень трудно это сделать. Вес Анджерри почти вдвое больше, чем у неё. К тому же, вы обратили внимание, как он её держал? Я полагаю, что у неё должны были проступить гематомы на запястьях.
— Госпожа де Шатийон, что скажете? — вкрадчиво обратился к ней Мауро ди Мариано.
— Были, — подтвердила она. —
Не три дня, а, скажем, три минуты, но почему бы не существовать такому чудодейственному средству?
— Подтверждаю, — Марни тоже был немногословен.
— Ещё бы он не подтверждал, — Анджерри открыл рот впервые за всё время, сказал — как выплюнул. — Он же её любовник!
— А ты, Винченцо, им что, свечку держал? — как ни в чём не бывало, спросил Шарль.
— Нет, но… — начал было тот.
— Вот и молчи, — кардинал обрезал его на полуслове неожиданно жестко. — Госпожа де Шатийон, я, помнится, уже спрашивал вас — не желаете ли вы предъявить обвинения Винченцо Анджерри?
— Если вопрос не удастся решить другими способами, то я сделаю это, — ответила Элоиза.
— Тогда скажите, господин доктор, как вы объясняете характер повреждений отца Анджерри? — поинтересовался Мауро ди Мариано.
— Резкий скачок кровяного давления. При таких габаритах и общем состоянии здоровья это не редкость. Кроме того, неудовлетворённые, гм, намерения тоже могли поспособствовать. А за шею он сам хватался, все на записи видели. Я не раз рекомендовал ему умеренность… во всём, но он никогда моих рекомендаций не слушал и не исполнял, — пожал плечами Бруно.
— А я добавлю следующее, — вкрадчиво произнёс Марни. — Может быть, вы не знаете, но госпожа де Шатийон отлично стреляет, и у неё есть оружие, равно как и все разрешительные документы к нему. Если бы она взялась убивать в состоянии аффекта, то сделала бы это быстро и наверняка, не находите?
Господин ди Мариано молчал.
— В таком случае, давайте подведём итог тому, что мы уже знаем, — сказал Шарль. — Винченцо Анджерри неоднократно предпринимал попытки насилия в отношении моих сотрудниц. Каждый раз он претерпевал наказание, но ни одно из них не заставило его пересмотреть свой образ жизни. Когда он возвращался сюда, то всякий раз бывал предупреждён, что — до первой проблемы. И никогда это его не останавливало. Однако в последний раз он вдруг решил создавать проблемы другим путём — помогать в продаже на сторону наших рабочих материалов. Даже и представить не могу, для чего это ему понадобилось, но если он останется в моём ведении — наказание будет суровым, и обратно я его больше не приму.
— Хорошо, а если он перейдёт в моё ведение? — Мауро ди Мариано вновь был противно вкрадчив.
— Вам нужен ненадёжный священник, который, к тому же, запятнан грязными историями с женщинами? — спросил кардинал.
— Это ещё нужно доказать. Мы будем настаивать на том, что это клевета.
— А как вам обвинение в убийстве? — спросил Шарль.
Воцарилась тишина.
И даже Мауро ди Мариано не нашёл с ходу, что ответить.
Правда, он скоро собрался с силами и нашёл слова.
— Я не верю. В женщин ещё можно поверить, зная его. Вечно на каждую юбку голову заворачивает. Но в убийство я не поверю.
— Положим, полной уверенности и у меня нет, — пожал плечами Шарль. — Но если история попадёт в прессу, уже будет не очень важно, что там было на самом деле.
— Как же история попадёт в прессу? — усмехнулся господин Мариано. — Если мы даже сейчас беседуем узким кругом за закрытыми дверями!
– Мой брат владеет телеканалом NS26 и парочкой новостных сайтов, — подключилась Элоиза. — Он будет рад такой сенсации.
— Вашего брата здесь нет.
— Но я знаю обстоятельства дела и расскажу ему, — улыбнулась Элоиза.
— Вы? А почему вы? Вы знаете, кого он убил? — господин Мариано как будто задумался.
— Я предполагаю. Я знаю о факте странной смерти и о связи жертвы вот с ним.
— Эй, вы чего болтаете? — Анджерри понял, что разговор пошёл куда-то не туда и решил подключиться.
— Вы помните Нору Феретти? — спросила Элоиза, глядя на него в упор.
И давила, давила на него, заставляя вспомнить.
— Кого? — забеспокоился он. — Нору? Не знаю я никакой Норы! Кто такая эта Нора? Ой… — с каждой фразой с него слетала вся его бравада, а под конец он вытаращился на неё, как будто вправду перед ним стоял кто-то страшный и спрашивал за грехи.
Видимо, вспомнил.
— Я правильно понимаю, что вы вспомнили? — тихо и грозно спросила Элоиза.
— Но… но… откуда вы знаете? — еле слышно прошептал он. — Я никогда, никому не говорил о ней!
— Я её сестра, — Элоиза выдохнула и расслабилась.
Это ещё не признание, конечно, но уже что-то.
— О чём это она? — грозно спросил Мауро ди Мариано, глядя на Анджерри.
Винченцо втянул голову в плечи.
– Это было давно, и вообще, кому какое дело до той истории!
— Рассказывай, Винченцо, — сурово сказал Шарль. — Лучше — нам сейчас, чем потом полиции. Хотя одно другого не исключает.
— Не надо полицию, меня не за что в полицию! — забормотал Анджерри.
— Это уже не тебе судить, — произнес Шарль.
Элоиза мысленно и очень жёстко приказала Анджерри говорить.
— Ну… это ж давно было, кому оно сейчас надо, скажите? Да никому. Ну померла и померла, и точка. А что, было бы лучше, если бы родила? Да не думаю. У неё ж ни гроша за душой не было, только красивая была, что было — то было. Работала сиделкой в больнице Божьей Матери, снимала крошечную комнату, родители померли давно, а сестра — ну да, была сестра, она говорила — в монастырской школе. Я её увидел как раз в больнице — у них там кто-то из тяжёлых умирал, родные просили подежурить и помолиться, и она там же сидела — присмотреть, перевернуть, врача позвать. Глазищи вот такие, как сливы, и, знаете, спокойная такая, будто каждый день у неё на глазах умирают, а она себе делает, что надо, и ни дрожи тебе, ни отвращения, ничего! Я и засмотрелся. Потом позвал поговорить. Она и пошла, скромная такая, глаз лишний раз не поднимет. Всё про себя рассказала. Ну понравилась она мне, правда. Я не торопился, дал ей привыкнуть ко мне, и, может, был неправ, когда одевался по-мирскому, но мне так было удобно, правда. Уже когда надо было службу провести, я переодевался, конечно, но следил, чтобы её при этом не было. Ну да, мы встречались иногда. И спали, а что? А что, у неё с такой жизнью и мужчины-то не водилось, не сказать чтобы жениха! Я вообще для неё доброе дело сделал. А потом она пришла, довольная, и рассказала, что ждёт ребёнка, и что пора нам пойти и обвенчаться. Куда там, ага, обвенчаться! Я ей объяснил, что это невозможно. И вообще усомнился — а мой ли это ребёнок? Раз со мной встречалась, то мало ли с кем ещё? И тут в неё словно бес вселился, она как начала кричать, и скандалить, и лить слёзы градом! Как подменили девку, ни разу её такой не видел, а в больнице всякое бывает, сами понимаете. Она не желала ничего слышать о том, что брак со мной невозможен, а потом пригрозила, что расскажет всем — мол, такой я дурной священник, раз соблазнил её. Да там было бы, что соблазнять, кожа да кости! Кто бы ей поверил, вообще. Я ей так и сказал. Что пусть лучше найдёт себе поскорее мужика, пока живот ещё на нос не лезет и можно кого-нибудь обмануть. Она опять в крик, угрозы и слёзы, но мне-то что с того? Ясное же дело, что будут слушать меня, а не её!