Лист на холсте, или Улиточьи рожки
Шрифт:
— Как вам это удалось? — Себастьен смотрел на кардинала с восхищением.
— А выбор был — либо вот этот, так сказать, пакет условий, либо — снятие сана и в полицию. Я считаю, что и так слишком долго потворствовал ему.
— А что госпожа Кристин? — поинтересовался Варфоломей. — Не начала ли рассказывать о несчастном мальчике, и как его никто не любит?
Видимо, речь о сестре Шарля, подумала Элоиза.
— Переживёт, — отрезал кардинал. — Не в тюрьму же он в итоге отправляется. Или, Элоиза, вы настаиваете, чтобы в тюрьму?
Она не ожидала такого вопроса. Задумалась. И заставила себя отвечать.
— Знаете, из тюрьмы выходят. А если в горах Гватемалы действительно много работы, которую этот человек сможет выполнять — так пусть идёт и выполняет.
— Госпожа де Шатийон, я счёл возможным посвятить Бенедикта в вашу историю — и личную, и семейную, — заметил Шарль. — Он должен знать, на что способен его будущий подопечный. Более того, я отправил Винченцо к нему на исповедь.
— Я понимаю, — пробормотала Элоиза.
Вообще да, приличного тюремного срока из существующих обвинений не получится. Он все-таки никого не убивал, и мстить ему было разве что за то, что совратил и бросил, но у Шарля получилось лучше, чем смогла бы придумать она сама. Мысли поглотили её, и она даже не сразу расслышала вопрос епископа.
— …здорова ли госпожа де Шатийон?
— Да, — ответила она.
— Не слишком, — разом с ней ответил Марни.
Она подняла на него возмущенный взгляд — вот ещё только не хватало!
— Элоиза, вы не были у Бруно? — спросил кардинал.
— Нет, всё в порядке, — помотала головой она.
— Тогда я, как ваш начальник, распоряжусь о следующем: с завтрашнего дня вы в отпуске, до конца недели. Может быть, ещё сказываются последствия вашей весенней операции? Отдохните, лучше всего — поезжайте куда-нибудь. Себастьен, я могу поручить вам вывезти куда-нибудь госпожу де Шатийон, где она почувствует себя лучше?
— Меня вы тоже отправите в отпуск до конца недели? — рассмеялся тот.
— Конечно.
— Исполню, — Себастьен коротко кивнул, а в глазах у него плясали черти.
— Элоиза? — кардинал внимательно посмотрел на неё.
Она не ожидала такого от кардинала, но спорить было глупо.
— Да, ваше высокопреосвященство, я так и сделаю. Спасибо.
— Тогда ступайте, собирайтесь. Оба, — улыбнулся кардинал.
29. Давняя история. Взгляд со стороны. Полина
Вечером следующего дня Элоиза и Себастьен сидели на большом прибрежном камне, спустив ноги в воду. Да-да, в том самом месте, где они уже сидели почти год назад. Элоиза не знала, почему Себастьен решил привезти её сюда — потому ли, что им здесь было хорошо, или просто дорога сюда была быстрой и несложной. Домик оказался свободен, их с радостью приняли. Себастьен даже сводил её поужинать, но ни рыба, ни даже жареные каракатицы сегодня не радовали.
Нет, не так. Не то, чтобы не радовали, просто было абсолютно не важно — что есть и что пить.
Она не возражала против его активных действий, то есть — не требовала оставить её в покое и не трогать. Впрочем, он, глядя на неё, тоже был немногословен.
Но в какой-то момент сидения на камне всё же спросил:
— Скажите, Элоиза, а когда вы не здесь — вы где?
— То есть? — встрепенулась она.
— То и есть. Вы определённо сейчас не здесь. Со мной ваша физическая оболочка, а где блуждает в это время ваша душа? Или, может быть, она не блуждает, а где-то прячется — в коробочке, шкатулке или сундуке? И мне всего-то нужно сходить в заклятое место, принести шкатулочку и вернуть вам вашу душу? Или, может быть, она на месте, просто хорошо скрыта? Например, где-то глубоко внутри вас есть маленькая улитка. У неё очень прочный домик, прямо скажем — титановый, в нём темно и безопасно. Там никто не увидит ни страхов, ни сомнений, ни разочарований. А когда сложная ситуация минует вас — то и душа ваша, имеющая в тот момент облик улитки, выглянет из своего домика наружу, пошевелит рожками и постепенно выберется в вашу телесную оболочку. А может быть, это не улитка в домике, это нежный моллюск в своей перламутровой раковине? Сидит там, прячется, а все несчастья и беды обволакивает перламутром и превращает в драгоценные жемчужины. А мне остаётся только ждать, когда вы явите себя из этого заточения, поднявшись ото сна ещё прекраснее, чем раньше.
— Мой невероятный друг, что это? Где вы взяли эти слова? — ошеломлённая Элоиза встретилась с ним взглядом и смотрела, не отрываясь.
— Да сам не знаю, так вышло. Но скажите же, где? Где искать вашу душу, чтобы вернуть её вам?
Элоиза шумно вздохнула, получился такой полувсхип-полусмешок. Потом горло сдавил спазм и полились слёзы.
Она попыталась сказать, что всё в порядке и уже не нужно ничего искать, но язык ей не подчинялся, а гадкие слёзы продолжали литься градом.
— Это хорошо, что вы плачете, это лучше, чем ваше молчание, — его рука и так придерживала её плечи, а тут он её уже совсем прижал к себе. — На мне сейчас нет сорочки, так что вам придётся обходиться тем, что есть.
Смех прорывался сквозь слёзы — ну да, сорочки нет, только плечо, но ей нормально. Самое то.
Продышалась наконец, и вытерла лицо ладонью.
— Вы не поверите, но всё проще. Помните Полинин дом? Там, на самом верхнем этаже, есть дальняя комната, в которой всё моё детство стояли большие сундуки со старыми вещами. И когда мне случалось что-нибудь натворить — сделать то, что было запрещено, или что-то ненароком сломать, или ещё как-то провиниться — я шла туда и пряталась, и всегда надеялась, что уж там-то меня никто искать не станет. Конечно же, всегда находили. Но я всегда бежала и надеялась, что в этот-то раз я и мои грехи в безопасности. И в некоторые моменты я… представляю себе именно тот угол между двумя сундуками. Пока не вспоминаю о том, что от мира не убежишь, и от жизни, и от себя тоже. Мне кажется, у меня уже выработался рефлекс — на историю Норы точно. Стоит мне узнать что-то новое — и я словно в беспамятство проваливаюсь. Я не знаю, почему так. Пока Нора была — я общалась с ней только потому, что так было нужно, как же, родные люди, семья. А когда её не стало — то началось вот это. И я не всегда могу вынырнуть сама, в самый первый раз меня тоже вытаскивали. И сейчас мне её жаль — такую, как я её вижу. Практически без способностей, когда не стало родителей, ей было уже двенадцать, и что в тот момент было в её голове — я судить не берусь. Как будто ей было плохо в семье, почему она и жила одна, и занималась чем-то странным — ведь могла же получить нормальное медицинское образование и найти себя в работе, а там, глядишь, и вообще жизнь сложилась бы иначе. Но что о том говорить, что не случилось — того и не воротишь. Но как? Как вы догадались обо мне?
— Не знаю, — улыбнулся он. — Но раз догадался — то и хорошо.
— А откуда все эти… сказки?
— Это для обычного человека сказки, а для феи самая настоящая правда. Я не знал ничего ни о тёмном углу меж двумя сундуками, ни о дальней комнате, ни о верхнем этаже дома донны Полины. Но, может быть, будем считать, что я вас там нашёл?
— Может быть, лучше, если я услышу вас и выйду навстречу? Покажу рожки? — она криво усмехнулась.
— Попробуйте. Заодно и разберусь, где у вас рожки. Не сталкивался пока, а ведь был свято уверен, что знаю вас хорошо. Покажете?
Элоиза фыркнула, вытащила из узла волос пару шпилек и пристроила их возле ушей кончиками вверх.
— Годится?
— Вполне, — он улыбался, а на лице… да и не только на лице, кстати, слышно же, снова всё слышно!
В общем, он был очень доволен, что решил задачу. И что она снова с ним, а не в тёмном углу.
Элоиза воткнула шпильки обратно и наконец-то поцеловала его. Ещё немного — и она сможет не только брать, сможет и делиться тоже.
Элоиза ехала к Полине. Эту мысль подсказал ей Себастьен — обсудить историю Норы с кем-то ещё, не только с ним. Подходили Линни и Марго, но собрать их вместе сейчас было сложно, а Полина — вот она, рядом. Тетушка, конечно же, откликнулась на просьбу поговорить и бодро сказала, что ждёт Элу немедленно. Немедленно нельзя? Значит, после работы.