Лист на ветру
Шрифт:
— Садитесь, мистер МакКензи, ну же…
Чей-то встревоженный голос был еще здесь, чьи-то руки — да, это были руки — рывками тянули его за плечи. Он пьяно помотал головой, крепко зажмурился, потом открыл глаза снова — и круглый предмет стал похож на узкое, как у гончей, лицо старого мистера Уордлоу, который держал магазинчик на углу.
— Ага, вот и вы.
В голосе старика послышалось участие, и морщины на его худом лице облегченно расслабились. — Не лучшее возвращение, правда?
— Я… — начал говорить он, но только
Морщины на лице Уордлоу горестно задвигались, но скоро старый бакалейщик понял, что он имел в виду, и его лицо озарилось улыбкой.
— О, дорогой мой! — сказал он. — О нет! Нет, нет, нет — с ними все в порядке, сэр, вся ваша семья в порядке! Вы меня слышите? — спросил он с тревогой. — Вы можете дышать? Может, я лучше принесу вам свои соли, как вы думаете?
Джерри сделал еще несколько безуспешных попыток встать на ноги, и неизвестно, что ему больше мешало — больное колено, или путавшийся под ногами мистер Уордлоу, в тщетных попытках ему помочь — но к тому времени, как ему это удалось, он уже снова обрел дар речи.
— Где? — выдохнул он. — Где они?
— Почему-то… ваша благоверная забрала мальчика, и уехала, чтобы остаться с матерью, вскоре после того, как вы пропали. Я не помню точно, куда — она сказала… Кажется, где-то там, — мистер Уордлоу обернулся, неопределенно показав в сторону реки. — Камберуэлл, ведь это там?
— Бетнал Грин. Разум к Джерри уже вернулся, хотя он все еще чувствовал себя, будто камешек, катившийся по кругу где-то на самом краю бездонной пропасти, и никак не мог найти равновесия, и остановиться… Он попытался стряхнуть с себя пыль, но руки у него дрожали.
— Ее мать живет в Бетнал Грин. Вы уверены… вы в этом уверены, мистер?
— Да, да. — Бакалейщик расцвел от облегчения, и заулыбался, и закивал головой так энергично, что щеки у него затряслись. — Она уехала — должно быть, больше года назад, вскоре после того, как она… Вскоре после того…
Улыбка у старика внезапно погасла, и рот медленно приоткрылся, дряблой, темной дырой ужаса на старческом лице.
— Но вы же мертвы, мистер МакКензи, — прошептал он, пятясь, и держа дрожащие руки перед собой. — О Господи. Вы же погибли.
— Чтоб меня, чтоб меня, чтоб меня… трах-тара-рах! Он заметил испуганное женское лицо, и резко остановился, судорожно глотая воздух, как рыба на берегу.
Он уже давно тащился по разрушенной улице, то и дело сжимая кулаки, прихрамывая и шатаясь из стороны в сторону, и бормотал про себя этот привычный речитатив — так обычно читают «Богородица, Дева, радуйся», перебирая четки.
Кажется, не совсем про себя, подумал он.
Он остановился и, тяжело дыша, прислонился к мраморному фасаду Банка Англии. Он уже обливался потом, а вся его правая штанина после падения покрылась прожилками засохшей крови.
Колено пульсировало в такт с его сердцем, его лицом, руками, с его мыслями. Они живы. И я тоже.
Женщина, которую он так напугал на улице, разговаривала с полицейским; она обернулась, и указывала на него. Он тут же выпрямился, и расправил плечи. Сцепив зубы, он оперся на колено, заставив себя перенести вес на него, и браво зашагал по улице, строевым офицерским шагом. Последнее, чего он сейчас хотел — это чтобы его приняли за пьяного.
Вежливо откозыряв, он прошествовал мимо полицейского, вместо фуражки приложившись ко лбу. Полицейский растерянно на него посмотрел, и, кажется, собирался что-то сказать, но не решился — мгновение спустя Джерри уже свернул за угол и… исчез.
Начинало темнеть. В этом районе и в лучшие времена не бывало много такси — сейчас их не было вовсе, а у него, как на грех, больше не было денег.
Так, еще оставалась Труба. Если линии метро еще открыты, это был самый быстрый способ добраться до Бетнал Грин.
И, разумеется, он сможет выцыганить у кого-нибудь мелочи на проезд. Как-нибудь.
Пытаясь определиться, он помрачнел, и захромал снова. В Бетнал Грин он должен добраться еще до наступления темноты.
Здесь все так сильно изменилось… Как и повсюду в Лондоне.
Много разрушенных домов, частью отремонтированных, частью заброшенных; на месте других остались лишь почерневшие пустыри, или кучи щебня.
Воздух был наполнен холодной пылью, каменной пылью, запахами парафина и пищевого жира, и отвратительным едким запахом пороха.
На половине улицы не нашлось никаких указателей, а он был не так хорошо знаком с Бетнал Грин, чтобы знать, с чего ему начать.
У матери Долли он бывал в гостях всего два раза: однажды, когда они приехали, чтобы сообщить ей, что они с Долли сбежали и поженились — и, прямо скажем, та была не слишком этим довольна… фи, миссис Уэйкфилд! — но на лице изобразила хорошую мину, пусть даже выглядела при этом, как будто сосет лимон.
Второй раз, когда он подписал контракт с ВВС; он пришел один, чтобы рассказать ей… чтобы просить ее позаботиться о Долли, пока его не будет.
Мать Долли даже побелела. Она не хуже его самого знала, какова была средняя продолжительность жизни у летчиков. Но сказала ему, что она им гордится, и крепко держала его за руку — очень долго, прежде чем его отпустить — и на прощание сказала одно:
— Вернись, Джеремия. Ты ей нужен.
Он еще долго пробирался по улицам, огибая воронки, и спрашивая дорогу. К этому времени уже совсем стемнело, и на улице он больше задерживаться не мог. Правда, тревога немного улеглась, как только он стал различать предметы — хотя бы те, что были ему знакомы.