Лист на ветру
Шрифт:
— Теперь попробую прилечь, и заснуть, — прошептал он собственным, обтянутым брюками коленкам.
«Молю тебя, Господи, спаси и сохрани душу мою…»
В конце концов он и в самом деле заснул, несмотря на холод, просто от истощения.
Во сне он увидел крошку Роджера, который почему-то был теперь взрослым мужчиной, но по-прежнему держал в руках маленького голубого мишку, совсем крохотного в его широко раскрытой ладони.
Сын заговорил с ним на гэльском — очень настойчиво, и что-то важное, чего он никак не мог понять — и он, вконец разочарованный, тщетно объяснял Роджеру снова и снова — ради Христа, не мог бы он говорить с ним хотя бы по-английски, нет?
Потом сквозь туман сна он услышал другой голос, и понял, что кто-то и в самом деле разговаривает, где-то совсем рядом.
Он дернулся, и проснулся, пытаясь понять, что было сказано — но ему это не удалось, не совсем.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что тот, кто говорил — казалось, там были слышны два голоса, шипевшие друг на друга, и что-то сердито бормотавшие в споре — действительно говорил на гэльском.
Он сам имел о нем лишь поверхностное представление; его знала мать, но — он задвигался еще прежде, чем смог додумать до конца, запаниковав при мысли, что потенциальная помощь может уйти.
— Хой! — проревел он, карабкаясь — или пытаясь вскарабкаться — на ноги. Злополучное колено никак не хотело подчиняться, и сдавалось как раз в тот момент, когда он переносил на него вес, всякий раз швыряя его лицом вниз, у двери.
Его даже передернуло, когда он в очередной раз упал, и сильно ударился плечом. Глухой стук от падения поставил на споре крест; голоса сразу умолкли.
— Помогите! Помогите мне! — кричал он, и молотил в дверь. — Помогите!
— Ради Бога, можете вы прекратить орать? — произнес низкий, раздраженный голос по ту сторону двери. — Вы что, хотите, чтобы они тут все на нас навалились? Эй, ты, поднеси-ка свет сюда, поближе.
Кажется, последнее относилось к спутнику обладателя голоса, потому, что сквозь щель в нижней части двери просочилось слабое свечение. Засов заскрежетал и отодвинулся; еще усилие, слегка поднажать — и о, радость! — задвижка откинулась к стене. Дверь распахнулась, и Джерри моргнул от внезапного острого луча света, поскольку дверца фонаря была открыта.
Он отвернулся, и на мгновение закрыл глаза — осознанно, как сделал бы в ночном полете, когда его на миг ослепляли вспышки сигнальных ракет, или свечение выхлопов собственного двигателя.
Когда он открыл их снова, с ним в хлеву были еще двое мужчин, и они оглядывали его с ног до головы с откровенным любопытством.
Большущие парни, что тот, что другой, и куда выше и шире в плечах, чем он сам. Один — светловолосый красавчик, другой черноволосый, как Люцифер.
Они были не слишком-то друг на друга похожи, и все же он чувствовал, что они могли быть связаны между собою родством — стоило только мельком увидеть костяк, или, быть может, сходство выражения на их лицах…
— Как тебя зовут, приятель? — мягко спросил черноволосый. Джерри почувствовал в затылке холодок беспокойства, и почему-то одновременно трепет волнения внизу живота. Это была обычная речь, вполне понятная. Шотландский акцент, но…
— МакКензи, Джей, — сказал он, выпрямляясь, и весь обратившись во внимание. — Лейтенант ВВС. Служебный номер…
Какое-то неописуемое выражение скользнуло по лицу темного парня. В первую очередь как будто желание расхохотаться, к чертовой матери — и тут же вспышка волнения в глазах — глаза у него были действительно замечательные, ярко-зеленого цвета, мелькнувшего вдруг при свете лампы.
Но ни то, ни другое для Джерри значения не имело; важно было то, что человек явно что-то знал. Он знал.
— Вы кто? — спрашивал он настойчиво. — Откуда пришли?
Они оба обменялись совершенно непостижимым взглядом, а другой ему ответил.
— Из Инвернесса.
— Вы знаете, что я имею в виду! — Он глубоко вдохнул. — Когда?
Оба незнакомца были примерно одного возраста, но было ясно, что светловолосому в жизни пришлось потруднее; лицо у него было сильно обветренное, в глубоких морщинах.
— Отсюда будет далековато, — сказал он спокойно, и, несмотря на собственное волнение, Джерри услышал в его голосе ноту отчаяния и одиночества. — От нынешнего времени. Просто пропали.
Пропавшие. О Боже. Но все же…
— Иисусе. А где мы сейчас? И к-когда?
— В Нортумбрии, — коротко ответил темноволосый, — и я, к разэтакой матери, ничего не знаю наверняка. Посмотрите, здесь даже нет часов. Если кто нас услышит…
— Ну да, верно. Тогда пойдем.
После запахов коровьего хлева воздух снаружи был совершенно замечательный, прохладный, полный воспоминаний об увядшем вереске и вскопанной земле.
Он подумал, что сейчас мог бы учуять даже запах луны, ее полуобморочного зеленоватого серпика, висевшего над горизонтом; при этой мысли во рту у него появился вкус сыра, и рот сразу залило слюной.
Он вытер струйку с уголков губ, и, ковыляя, поспешил за своими спасителями.
Отсюда ферма казалась ему совсем черной — расползшимся мазком черного дегтя среди осеннего ландшафта.
Темноволосый схватил его за руку, как только он снова собрался пройти мимо нее, быстро лизнул палец, и поднял его вверх, чтобы проверить направление ветра.
— Собаки, — пояснил он шепотом. — Сюда.
Они обогнули дом на самой безопасной дистанции, и вскоре обнаружили, что, спотыкаясь, бредут по свежевспаханному полю.
Комья земли так и разлетались у Джерри из-под сапог, когда он, чтобы не отставать, припустил за ними следом, на каждом шагу кренясь, и припадая на больную ногу.
— Куда мы идем? — выдохнул он, когда решил, что говорить можно уже без опаски.
— Мы отведем тебя назад, к камням возле озера, — отрезал темноволосый. — Должно быть, именно там ты и прошел.