Лист на ветру
Шрифт:
Самолета не было — но там, где он лежал раньше, на земле еще сохранялись глубокие рытвины. Правда, земля не была сырой; она, словно мехом, была густо покрыта травой и луговыми растениями — и не просто покрыта, это он понял, когда дохромал поближе, чтобы лучше все рассмотреть. Как будто сплошь была устлана циновками. Мертвыми прошлогодними стеблями.
Хорошо… если сейчас он был там, где надеялся быть… если он действительно попал… обратно… значит, он почему-то провалился вперед, еще дальше — а не в тот самый момент, который оставил?
И как долго все это тянулось?
Он присел на траву, слишком измученный, чтобы оставаться на ногах. Чувствовал он себя так, словно прошел пешком каждую секунду времени между Тогда и Сейчас.
Он все сделал, как сказал ему зеленоглазый незнакомец. Яростно, изо всех сил сконцентрировался на Долли. Но был просто не в состоянии не думать о крошечном Роджере, не было сил…
А как он мог? В картине, которая вставала у него перед глазами наиболее ярко, всегда была Долли, державшая парнишку на руках, у самой груди; это было то, что он видел постоянно.
И все равно — он это сделал. Он думал, что сделал это. Быть может…
Что же тогда могло произойти? — подумал он. Но времени, чтобы задаваться вопросами дальше, у него уже не было. Как не было времени продолжать топтаться на месте; все больше огней, подпрыгивая, приближались к нему в темноте, преследуемые грубыми криками Нортумбрии — кажется, на него продолжали охотиться — и он опять бросился к стоячим камням, и дела снова пошли из рук вон плохо, и даже хуже…
Он еще надеялся, что незнакомцы, которые спасли ему жизнь, отошли не слишком далеко.
Они пропали, сказал ему светловолосый — даже сейчас это слово пронзило его, как зазубренное стальное острие. Он сглотнул.
В голове мелькнуло, что хоть он и не там, где был тогда — но ведь он по-прежнему не знает, потерялся он сам, или нет? И где он теперь? Нет, скорее — когда?
На какое-то мгновение он остановился, и снова присел, собираясь с силами. Но уже через пару минут он услышал знакомый звук — низкое рычание двигателей, и шелест шин по асфальту.
Он сглотнул и встал, повернувшись к камням спиной, лицом к дороге.
На этот раз ему повезло — ну, хотя бы на этот… подумал он с кривой усмешкой.
Это шла колонна военного транспорта, и он лихо перемахнул через борт одного из грузовиков. Солдаты удивлялись его странному виду — он был изрядно помят, перепачкан, весь в ссадинах и синяках, и уже успел обрасти двухнедельной щетиной — но мгновенно предположили, что был он в самоволке, и теперь тайком пытается проникнуть обратно на базу. Они посмеивались, и понимающе подталкивали его локтями, но явно ему симпатизировали, и когда он признался, что сейчас без гроша, быстро пустили по кругу чью-то пилотку, и собрали денег достаточно, чтобы купить билет на поезд из Солсбери, куда направлялся их транспорт.
Он изо всех сил старался улыбаться, и поддерживать общий треп, но достаточно скоро они от него устали, и вернулись
— Эй, приятель, — сказал он небрежно молодому солдату, сидевшему рядом с ним. — Какой сейчас год?
Мальчик — ему вряд ли могло быть больше семнадцати, но Джерри почувствовал вес пяти лет разницы между ними, как будто их было все пятьдесят — посмотрел на него широко раскрытыми глазами, потом со смехом закричал:
— Что ты там пил, отец? С собою, часом, не прихватил?
Треп и шуточки вспыхнули снова, и переспрашивать он не стал.
Разве теперь это имело значение?
О путешествии из Солсбери в Лондон он не помнил почти ничего.
Люди посматривали на него с удивлением, но никто не пытался его остановить. Ему было все равно; ничто не имело значения, главное было попасть к Долли. Все остальное могло подождать.
Вид Лондона привел его в ужас. Разрушения от бомбежек были видны повсюду. Улицы были сплошь усеяны осколками стекол от витрин, уныло поблескивавших в бледных лучах солнца; другие были перекрыты шлагбаумами. Тут и там висели непреклонные черные предупреждения:
Прохода нет — НЕРАЗОРВАВШИЕСЯ БОМБЫ.
От Сант-Панкраса он шел пешком, ему просто необходимо было все это видеть; но сердце у него застряло где-то в горле, словно пытаясь его задушить, когда он увидел, что они тут натворили.
Некоторое время спустя он уже перестал различать детали, воспринимая воронки от бомб и груды обломков только как препятствия, как нечто, пытающееся остановить его на пути к дому.
Потом он добрался домой…
Щебень был уже собран вдоль улиц в кучи, но вывезти его еще не успели. Огромные почерневшие куски разбитого камня и бетона лежали, сложенные, словно погребальные пирамиды, там, где некогда стояла Терраса Монтроуз.
Вся кровь в его сердце остановилась, застыла при виде этого зрелища. Он ощупью нашел перила, и стоял, бездумно перебирая кованые железные прутья, чтобы удержать себя от падения… но это было еще не все.
Конечно, нет, холодно подсказывал ему рассудок. Все исчезло за время войны, не так ли? Расплавлено, разбито, разрушено — и сделали это самолеты. И бомбы.
Нога под ним подвернулась без предупреждения, и он упал, тяжело приземлившись на оба колена, не почувствовав ни удара, ни хрустящей боли в плохо починенной коленной чашечке — все заглушил тупой, бесцветный голос где-то внутри его головы.
Слишком поздно. Он зашел слишком далеко.
— Господин МакКензи… мистер МакКензи!
Он поморгал на какой-то размытый предмет у себя над головой, даже не понимая, что это было. Потом на него что-то навалилось, и потащило его за собой — и хотя он еще дышал, воздух проникал в грудь рывками, чужой и непривычный.