Листея

Адамович Александр

“Снежинка”

С пронзительным скрипом бронированные металлические ворота разошлись в разные стороны, позволив въехать внутрь. На маленький огороженный дворик, из которого выходом был узенький коридорчик в углу, по одному начались вылезать зеки из машины, толпа уже сидевших внутри сверлила взглядом новичков, кто-то из окон, а кто из внутренней площадки с высоким забором. Пройдя в этот кишечник, они увидели туннель в конце оного ярко горел свет и виднелась лестница наверх. Спустя еще десяток метров их освободили из пут

наручников, теперь осужденные толпились у комнаты с фотоаппаратом.

– Всем раздеться!, – гаркнул охранник, профилактически ударив дубинкой несколько рядом стоящий мужиков. Все услужливо поснимали с себя старые лохмотья, что износились после отсидки в СИЗО, и по одному двинулись к белому фону для фотографирования. После съемки нагие мужчины прошли в следующее помещение там их ждал освежающий душ состоящий из ледяной воды выпущенной из максимальным напором, зрелище не приятное, но все же, на территории тюрьмы тебе вряд ли что-то дадут выбирать.

Переодевшись в форму и получив направление к своей камере, предстоял трепетный момент, заходить на хату всегда предписывалось понятиями как главная церемония посвящения новичка, сакральный ритуал определения твоего статуса.

Первые дни всегда страшно, постоянно шманает администрация, другие зеки, видя что ты новенький, могут остановить за просто так.

Должен сам себе раздобыть подушку, одеяло и прочие принадлежности, с этим тоже постоянная морока, ведь вертухаи пытаются впарить давно изношенный и с вылезшим пухом ширпотреб, приходится по несколько раз круги наматывать.

Сама обстановочка также не блещет особенным дружелюбием, собаки лают, охранники стволами тычут, в любой может прописать четкий хук в корпус, ибо нехуй шастать туда сюда. Им запросто заточить и в карцер на профилактику, и внеплановый осмотр устроить. Говоря кратко, жизнь в тюрьме не сахар.

– Заходи давай, детолюб, – давил лыбу охранник, отпирая железную дверь внутрь камеры, – тебя уже там заждались.

Изнутри комната не подавала особых надежд на комфорт и уют, тучные мужчины перекидывались в карты, смотрящий возвышался на верхней койке, внутри несло чем-то тухлым.

– День добрый, господа арестанты, – вежливо поздоровался Выговский. Двое картежников сразу забросили свое азартное дело, первый поднялся и подошел вплотную, теплое дыхание оставляло запотевшие следы на очках.

– Вот скажи мне, – начал тот, изрядно жухлый и долговязый дедок славянской наружности, его череп будто обтянули кожей, а редкие локоны бороды спадали на подбородок. Из кармана торчал молитовник, когда на шее красовалось большущее распятие, взглянув ниже можно было отметить и лик Божией Матери набитой на брюхе, – в Господа веруешь?

– Сколько уже можно со своим Богом, одно только и тараторишь, уже пять лет с тобой сижу и пять лет к этому привыкнуть не могу, – смотрящий спрыгнул с верхней койки и также подошел к первоходу, – новенький значит-ся, меня Германом кличут, – выглядел паренек изрядно молодым, странно, что должность смотрящего принадлежала именно ему. Внешностью он также особой не блистал, разве что среднего

размера кудри, аки змеи вились у него на голове, а округлые очки с цельно-металлической оправой помогали лучше видеть заключенному. Все же была деталь в его внешнем виде, которая не оставляла равнодушным – взгляд. Невероятно глубокие зеленые глаза, что отражали некую скрытую суть Блохина, смотря туда тебя поглощает его гипнотический взор, зенки как бездна, сначала ты смотришь в них, а потом они смотрят в тебя. Он смотрел на Федора, с полным высокомерием, он будто знает его уже несколько десятков лет, будто уже прочитал Выговского полностью, – это наш святоша Иаков, в прошлом основатель местечкового культа, и его же уничтожения, путем суицида, старый хрыч сгубил двенадцать людей! От проказник!, – парень по дружески ударил старикана, – второй, а вот второй хер знает кто он вообще такой, даже не знаю как его зовут. Тут такое дело, он себе язык откусил при задержании, мы толком о нем ничего не ведаем, ну и черт с ним! Ты сам кто таков?

– Преподавателем истории в университете работал на свободе, – ответил немного ошеломленный мужчина.

– Случайно не в Университете Театра и Кино имени Карпенка Карого?, – Герман наклонился ближе, – а ты случаем не Федор Владимирович Выговский?, – парень приблизился вплотную.

– Он самый, – старался сохранять спокойствие тот, даже при таком тесном нарушении личного пространства.

– Ха-ха-ха, – резко Блохин расплылся в широкой улыбке, – так вы совсем не помните меня, да?

– Н-нет, – несколько капель пота стекали по глубоким морщина на лбу, тот твердо стоял не давая заднюю.

– Я же ваш студент бывший, помните? Ну должны же помнить!

– Герман Блохин на кафедре режиссуры телевидения? Тебя после первого курса упекли в тюрьму, когда ты пытался украсть скифскую пектораль? Был такой, не отрицаю.

– А люди-то не забыли мои подвиги! Ха-ха-ха. Конечно Иакова я не перегнал, но сколько там? Десяток-другой наберется!

Тюрьма меняет людей. Главный тезис всех кто там побывал или попросту столкнулся с человеком отсидевшим срок. Не мудрено, что обычный студент со склонностью к рукоделию и с необычайным интересом к кинорежиссуре, изготовит взрывное устройство и срежиссирует одну из самых массовых трагедий за всю историю независимой Украины. По нему не скажешь, что заключение сделало из него прокуренного уголовника, что это место уже стало “родным домом, родными стенами”, но все же в его черепушке происходило непостижимое голове обычного учителя истории.

Ночь. Место у параши, на счастье, Федору не определили, он уложился на нижнем ярусе, прямо под зеком без языка и напротив шконки Германа с Иаковом. Не спалось. Первый день хоть и не был таким уж и невыносимым, как его можно было представить, Выговскому повезло встретить бывшего ученика, но такая резкая смена обстановки вызывает хроническую бессонницу и много тревожных мыслей.

– Герман, – вдруг послышался голос старикана, – те двое спят как мертвые, есть новости.