Листопад
Шрифт:
— Пора, Гордана, — сказал Лабуд, когда мимо них проследовали бойцы, замыкавшие ротную колонну. — И не думай обо мне плохо.
— Пошли, — ответила она.
На небе зажигались первые звезды, а свечи на могилах погибших воинов догорали; бойцы проходили мимо места захоронения своих товарищей молча, обнажив низко опущенные головы. Только звуки удаляющихся шагов нарушали глубокую тишину. У могилы Аксентича Лабуд придержал коня. В ее изголовье трепетала алая осенняя роза, укрепленная на армейском штыке, воткнутом в землю. В отблеске свечи роза пламенела, как только что пролившаяся кровь.
Лабуд опустил поводья и тронул коня. Его рота последней уходила с этой высоты, изрытой взрывами гранат, снарядов и мин, покрытой сетью стрелковых окопов и ячеек. Рота все еще носила двенадцатый номер,
В хвосте колонны Лабуд увидел жену Младена — Славку Попович. На одном плече у нее висел карабин погибшего мужа, на другом — патронная сумка. Одетая очень легко и бедно, она дрожала от холода, несмотря на то что спешила, стараясь не отставать от колонны. Лабуд с сожалением посмотрел на убитую горем женщину, снял с себя шинель и молча протянул ее Славке. Она так же молча взяла шинель, поспешно надела ее на себя и заспешила, догоняя бойцов.
Женщина, у которой война отняла все, шла мстить врагу.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Сквозь густой осенний туман все шли и шли поредевшие отряды и роты, устало тянулись потерявшие своих одиночки. Сверху непременно что-либо или лилось, или падало: дождь сменялся снегом, и наоборот. Дороги и тропы превратились в месиво из грязи, которая чавкала и хлюпала, стаскивая с ног обувь. Многие бойцы шли босыми или в намотанных на ноги кусках одеял и мешковины. Всюду слышалось беспокойное бормотание, стоны раненых, плач детей, причитание женщин, грубая брань мужчин, резкие приказания командиров. Опечаленные, напуганные, потерянные, как птицы без гнезда, брели люди с Космая и из Посавины, от Белграда, Смедерева, Валева. Колонны держали путь на Рудник, а оттуда в Санджак, в Боснию или еще бог знает куда.
Восстание в Сербии быстро шло на убыль. Партизаны покидали родные места. Вместе с ними уходили семьи, иногда целые села, не желая быть под властью немцев и четников. По разбитым и размытым дорогам или прямо по целине двигались десятки телег и двуколок, брели навьюченные лошади, тянулись гурты овец и свиней. На телегах громоздились ящики, корзины, мешки с продовольствием, узлы с вещами. С каждым днем положение повстанцев ухудшалось, их колонны редели, на обочинах все чаще появлялись свежие могильные холмики. Но ничто не могло остановить и повернуть вспять их великое движение.
После ухода партизан села и деревни пустели, жизнь в них замирала, и только бездомные псы рыскали около домов с закрытыми ставнями на окнах. Снова каждую ночь полыхали зарева пожаров. Это четники предавали огню дома партизан. Партизаны отвечали им тем же.
По утрам крестьяне, не покинувшие своих домов, находили на перекрестках трупы расстрелянных с дощечками на груди. На одних дощечках было написано предупреждение: «Это ожидает каждого, кто сотрудничает с партизанами». На других: «Смерть фашизму — свобода народу!» Партизаны действовали, опровергая довольно широко распространившееся мнение о том, что с ними якобы покончено.
Не прекратил своего существования и Космайский отряд. Ожидаемого из Верховного штаба партизан приказа об отступлении все не было, и отряд продолжал сражаться. В последние дни, чтобы создать у противника преувеличенное представление о своей численности, отряд действовал рассредоточенно — ротами, взводами, отдельными группами. Партизаны всегда действовали неожиданно, стремительными налетами громили отряды четников, полицейские участки, сжигали здания местных органов власти, взрывали бункера и мосты.
«Смерть оккупантам!», «Долой предателей!», «Да здравствует Красная Армия!» — пестрели лозунги в селах, через которые проходили партизаны. На стенах зданий вместо фашистских свастик и королевской короны появлялись красные звезды с серпом и молотом. В селении Рогача под носом у полицаев над малым куполом церкви ночью был водружен алый стяг.
Всюду в районе Космая по ночам гремели взрывы.
Партизаны незаметно проникли в местечко Раля и заминировали
Сербская земля была перед угрозой гибели. Враги разрывали ее на части, грабили, насиловали, уродовали, продавали оптом и в розницу. Из грязных щелей выполз весь змеиный сброд. Генерал Милан Недич, продавшись немецко-фашистским оккупантам, создал марионеточную армию и занес над Сербией кровавый нож под предлогом ее «спасения» от «красной чумы». Из отбросов общества, бродяг, проходимцев, жуликов и пьяниц полковник Драже Михайлович создал банду четников. За то, что он бросил клич: «Сербы за короля», югославское эмигрантское правительство в Лондоне объявило его «главнокомандующим вооруженными силами Югославии на родине». Михайловичу было приказано вступить в сотрудничество с немецкими и итальянскими оккупантами и их прислужниками в целях подавления освободительной борьбы югославского народа. Четники Михайловича в знак траура по «погибшей» Сербии отрастили длинные бороды и волосы. Но это было лицемерие. Они не собирались ее спасать. Вооруженные немецкими тесаками, итальянскими гранатами, английскими винтовками, четники «именем короля» вешали и убивали патриотов, забирали у народа все, что осталось не разграбленным оккупантами.
В Хорватии Анте Павелич, фашиствующий националист, который долгое время находился в эмиграции в Италии и вернулся в Загреб в обозе оккупантов, провозгласил лозунг создания «независимой великой державы Хорватии». Призыв был быстро подхвачен усташами и всей «пятой колонной», и уже в октябре тысяча девятьсот сорок первого года в Хорватии было сформировано несколько дивизий, которые были брошены против партизан.
Через Альпы на помощь великосербским шовинистам и хорватским националистам спешили эшелоны с корпусом генерала Бема. Со стороны голубой Адриатики, рассекая Черногорию, в ворота Сербии ломились дивизии итальянского дуче, в Южную Сербию через перевалы Старых Планин двинулся в поход болгарский «народный» добровольческий корпус. С севера пробирались войска Хорти, усиленные Дунайской флотилией, а через Вардар ворвалась дикая мусульманская дивизия, укомплектованная местными наемниками. Вражеская армия общей численностью свыше трехсот восьмидесяти тысяч человек пыталась окружить и уничтожить восемьдесят тысяч партизан. На стороне оккупантов было подавляющее превосходство в силах и средствах. На одного партизана приходилось пять вражеских солдат. На каждые четыре миномета партизан у противника имелось по семь орудий. Враг располагал четырьмя авиационными полками, партизаны — тремя зенитными пулеметами. Двести шестьдесят танков расчищали путь войскам противника. У партизан не было ни танков, ни противотанковых орудий.
Несмотря на это, командующий немецко-фашистскими войсками на юго-востоке генерал-фельдмаршал Лист просил у Берлина дополнительной помощи танками, артиллерией, пехотой, бронемашинами. Гитлер обещал Листу прислать несколько горных дивизий «по мере их высвобождения на восточном фронте». Но, к счастью для партизан, дивизии на восточном фронте не высвобождались. Наоборот, он требовал новых сил, и не случайно Кейтель направил генералу Бему директиву, в которой говорилось:
«Примите самые строгие меры для ликвидации партизанского движения в кратчайшие сроки. Любая акция против немецких оккупационных войск должна квалифицироваться как исходящая от коммунистов. Должны быть применены все средства для утверждения авторитета оккупационных властей и для воспрещения дальнейшего распространения недовольства… Необходимо иметь в виду, что в этой стране человеческая жизнь не ценится и оказать устрашающее воздействие можно лишь посредством необычной жестокости. В качестве отмщения за одного погибшего немецкого солдата следует казнить сто — двести коммунистов».