Листья травы (Leaves of Grass)
Шрифт:
дал ему грубое чистое
платье;
И хорошо помню, как беспокойно
водил он глазами и как был
смущен,
И помню, как я наклеивал пластыри
на исцарапанную шею
и щиколотки;
Он жил у меня неделю, отдохнул и
ушел на Север,
Я сажал его за стол рядом с собою, а
кремневое ружье мое
было в углу.
<>
11
<>
Двадцать восемь молодых
купаются у берега,
Двадцать восемь молодых мужчин, и
все они так дружны;
Двадцать восемь лет женской жизни, и
все они так одиноки.
Отличный дом у нее на пригорке у
самого моря,
Красивая, богато одетая, за ставней
окна она прячется.
Кто из молодых мужчин ей по сердцу
больше всего?
Ах, и самый нескладный из них
кажется ей красавцем!
Куда же, куда вы, милая? ведь я вижу
вас,
Вы плещетесь в воде вместе с ними,
хоть стоите у окна
неподвижно.
И вот она прошла здесь по берегу,
двадцать девятая, смеясь
и танцуя,
Те не видят ее, но она видит и любит.
Бороды у молодых мужчин блестели
от воды, вода стекала с их
длинных волос,
Ручейки бежали у них по телам.
И так же бежала у них по телам рука-
невидимка
И, дрожа, пробегает все ниже от
висков и до ребер.
Молодые мужчины плывут на спине,
и их животы обращаются
к солнцу, и ни один не спросит, кто
так крепко прижимается
к нему.
И ни один не знает, кто это,
задыхаясь, наклонился над ним
И кого он окатывает брызгами.
<>
12
<>
Подручный мясника снимает одежду,
в которой он резал скот,
или точит нож о базарную стойку,
Я замедляю шаги, мне по сердцу его
бойкий язык, мне нравится,
как он пускается в пляс.
Кузнецы с закопченною волосатою
грудью встали вокруг
наковальни,
У каждого в руках огромный молот,
работа в разгаре, жарко
пылает огонь.
Я стою на покрытом золою пороге,
Гибкость их станов под стать их
могучим рукам,
Вниз опускаются молоты, вниз так
медленно, вниз так уверенно,
Они не спешат, каждый бьет, куда
надо.
<>
13
<>
Негр крепкой рукою держит вожжи
четверки коней, камень,
прикрученный цепью, качается у
него под повозкой,
Из каменоломни он едет, прямой и
высокий, он стоит на
повозке, упершись ногой в
передок,
Его синяя рубаха открывает широкую
шею и грудь, свободно
спускаясь на бедра,
У него спокойный, повелительный
взгляд, он заламывает шляпу
набекрень,
Солнце падает на его усы и курчавые
волосы, падает на его
лоснящееся, черное, великолепное
тело.
Я гляжу на этого картинного гиганта, я
влюблен в него и не
могу удержаться на месте,
Я бегу с его четверкой наравне.
Во мне ласкатель жизни, бегущей куда
бы то ни было, несущейся
вперед или назад.
Я заглядываю в каждую нишу и
наклоняюсь над мельчайшими
тварями, не пропуская ни
предметов, ни людей.
Я впитываю все для себя и для этой
песни.
Быки, когда вы громыхаете ярмом и
цепями или стоите под
тенью листвы, что выражается в
ваших глазах?
Мне кажется, больше, чем то, что за
всю мою жизнь мне
довелось прочитать.
Проходя, я спугнул дикую утку и
дикого селезня во время моей
далекой и долгой прогулки,
Обе птицы взлетают вместе и
медленно кружат надо мной.
Я верю в эти крылатые замыслы,
Я признаю красное, желтое, белое, что
играет во мне,
По-моему, зеленое и лиловое тоже
далеко неспроста, и эта
корона из перьев,
Я не зову черепаху негодной за то, что
она черепаха,
И сойка в лесах никогда не учила
гаммы, все же трели ее звучат
для меня хорошо,
И взгляд гнедой кобылы выгоняет из
меня всю мою постыдную
глупость.
<>
14
<>
Дикий гусь ведет свою стаю сквозь
холодную ночь,
"Я - хонк!" - говорит он, и это звучит
для меня как призыв,
Пошляку это кажется вздором, но я,
слушая чутко,
Понимаю, куда он зовет, там, в этом
зимнем небе.
Северный острокопытный олень, кот
на пороге, синица, степная
собака,
Дети хавроньи, похрюкивающей,
когда они тянут сосцы,
Индюшата и мать-индюшка с
наполовину раскрытыми
крыльями -
В них и во мне один и тот же вечный
закон.
Стоит мне прижать ногу к земле,
оттуда так и хлынут сотни
Любовей,
Перед которыми так ничтожно все
лучшее, что могу я сказать.
Я влюблен в растущих на вольном