Лита. Семь прях. Книга 5
Шрифт:
– О великая Гета! – выдохнул советник Таир, сын садовника Брахима. – Почему? Почему никто не знает? Почему не знает Первый совет? Отец, почему ты мне не доложил?
Садовник Брахим свел седые брови и дал подзатыльник советнику Таиру.
– Кто я тебе, чтобы бегать докладывать?
– Прости, отец, – Таир глаза опустил смиренно, но сказал упрямо: – Но я не могу не доложить Совету. Это мой долг. Это дело государственной важности.
– Что ж, – тяжело вздохнул Брахим. – Долг есть долг.
Ему жаль свою царицу, но с государственной важностью не поспоришь.
Ох, не должно, не должно быть на
Весь город бурлит и говорит теперь только об этом. Ну да, страсть, страсть! Они молоды и так любят друг друга. Говорят, они и обряд Семи ночей прошли только с пятого раза. О горе, горе!
– Спросили бы меня! – кричала толстуха Митас на площади Токо. – Я бы дала светлой ралу одну травку, и могла бы она любить своего мужа сколько душе угодно!
Народ шарахнулся от Митас: как посмела она своими гадкими мыслями коснуться царской семьи! Ну да что с нее взять, она сумасшедшая.
– А мудрецы говорят, что появление ребенка – дело божественное, боги лучше знают, кому, когда, зачем и в какой семье родиться.
Это сказал Ятл-табачник, всеми уважаемый человек. И, может быть, с этих его слов, брошенных в толпу, станет потом шептаться народ, что Артемис понесла от самого бога ветров Тимирера, он любит земных женщин, что ребенок этот – особенный: то ли славу и силу принесет он Альтиде, то ли погибель и разрушение.
Но Первому совету что за дело до слухов и толков, до сумасшедшей Митас и Ятла-табачника? За всю историю существования Первого совета не было случая, чтобы в царской семье родился второй ребенок, и решить его судьбу оказалось сложнее, чем принимать законы. Советники думали долго, и на исходе месяца даависа объявили свое решение.
Его принесли царице в полдень, как и все решения Первого совета, на золоченой бумаге, с подписями всех советников. Четкие и ясные инструкции. Ни оспорить, ни ослушаться…
«Дабы у второго царского ребенка не было связи с альтийской землей:
– родить его в море, на корабле; корабль после сжечь;
– царицу Артемис Росса после родов отлучить от мужа и детей, посвятить в жрицы Рала и отправить в Рал-Тионский храм, чтобы более не было у нее другого занятия, кроме как смиренно служить богам;
– царю Эрисорусу в искупление греха построить храм Гете на южной окраине и посадить без помощи слуг и других помощников рощу у Восьми колодцев;
– второго ребенка воспитывать в строгости и готовить, если родится мальчик, к дипломатической службе, если же девочка – к судьбе жрицы Айрус».
Артемис прочитала, обхватила руками ставший тугим и круглым живот и расплакалась.
…Последний зимний месяц шел на убыль. Давно растаял снег, который в этом году внезапно обрушился на Альтиду. Народ говорит, что такое здесь бывает раз в сто лет; наверное, все дело в этом ребенке – конечно же, в нем. Всю зиму царица, гуляя по садику, то и дело набирала снег в пригоршню и подносила к лицу, замирая, будто вслушиваясь, вдыхала поглубже, закрывала глаза. Сейчас уже все растаяло, на пригорках вылезла трава, в низинах земля пахла пряно, вкусно. Весной пахла, зарождающейся жизнью, близким теплом. В царском саду проклюнулись крокусы. Артемис любила эти маленькие стойкие цветы. Как же их здесь называют? Никак не запомнит. Артемис погладила живот, с грустью подумала: «Хлоя говорит, это мальчик, она умеет угадывать и еще ни разу не ошиблась. А мне почему-то кажется, что девочка. Но я и про Фиорта думала, что девочка». И тут же она ахнула от боли и неожиданности: ребенок, казалось, подпрыгнул у нее в животе. Артемис тихонько засмеялась: «Если это и девочка, то крепкая и сильная, как мальчишка». И царица поспешила в свои покои – на завтрашнее утро был назначен отъезд, надо было еще успеть все подготовить. Ехать не так уж и долго, но в ее положении это будет нелегкий путь.
Будь проклят Первый совет и его безумный закон о единственном ребенке! Уже столько лет прошло с окончания последней междоусобной войны, когда четыре брата воевали друг с другом в попытке захватить трон. Альтида давно зализала свои раны, да и вопрос еще: царевичи ли развязали ту страшную войну? Артемис укусила большой палец левой руки, пытаясь утихомирить злость. Она была из другой страны и не испытывала благоговейного трепета перед мудрецами Первого совета. Артемис не привыкла жаловаться, но, когда верная Хлоя погладила ее по голове, не выдержала и расплакалась, выплескивая отчаяние и горечь. Хлоя обняла ее. От служанки пахло чужими благовониями, к которым Артемис уже привыкла. Если бы она могла вернуться… о боги, если бы могла!
– Как я расстанусь с Фиортом, Хлоя? Он еще так мал, он ничего не поймет. А этот ребенок? Я даже не успею посмотреть на него! О, Хлоя!
Если бы она могла вернуться, если бы могла… Поздно, поздно, Артемис, думать об этом, даже если бы можно было отыскать в этом мире озеро Тун, даже если бы ты решилась снова нырнуть в его ледяную воду, ты не сделаешь этого – не оставишь ни детей, ни мужа, ты будешь жить отныне не в прекрасном городе, который стал тебе родным, а в Рал-Тионском храме, далеко, далеко, далеко на побережье, у подножья гор. Ты будешь жить там в одиночестве, потому что так все равно чуть ближе к самым родным и любимым. Никуда ты не уйдешь.
Артемис чуть отодвинула Хлою, насухо вытерла слезы.
– Надо собираться.
К вечеру, когда есайский воздух стал тих и нежен, заложили кибитку. Семь колесниц должны были сопровождать царскую семью на берег моря. А в спальне царицы разгоралась ссора:
– Почему?! Почему мне нельзя взять с собой Фиорта?!
– Первый совет…
– Да плевать я хотела на ваш Первый совет! – в гневе крикнула Артемис, и у царя Эрисоруса вмиг погрустнели строгие глаза. – Он мой сын!
– Он наследник престола, Артемис. Пора бы тебе привыкнуть к этому! Мы всё обсудили много раз, зачем ты снова и снова возвращаешься к этому?
– Потому что… – Артемис прижала кончики пальцев к глазам, стараясь удержать слезы. – Потому что я люблю его. Хочу видеть, как он растет. Как меняется. Хочу читать ему книжки на ночь и…
– И это невозможно, – прервал ее Эрисорус.
Он подошел к ней, обнял со спины, стараясь не коснуться руками живота, прошептал в ухо:
– Мы же знали, что так будет. Мы нарушили закон. И наказание…