Литература 2.0
Шрифт:
На пути к рок-олимпу Вине и Ормусу предстоит многое, и все происходящее с ними — безумие Ормуса, его кома, исчезновение Вины в разверзшейся земле, напоминающие предсмертные выступления Ф. Дика заявления Ормуса о грозящем Земле апокалипсисе — все глубоко символично, и символика эта связана с землей, нисхождением под земную твердь (древний ритуал катабасиса), descendit ad inferos [453] . Миф об Орфее и Эвридике (а также индуистский аналог этого мифа, в котором убитого бога любви Каму возвращает из царства смерти богиня Рати, и стихи Рильке об Орфее) Рушди поминает не один раз. Нетрудно догадаться, что Ормус и Вина становятся аналогами древнегреческих героев, ибо большая часть их пути — к славе и друг другу — под землей. По сути, индийские рок-звезды — своеобразный аналог «подземных» (subterraneans) из одноименной повести Керуака (сюжет этой повести — тоже любовная история с последующей потерей любимой): «…они хипповы но не поверхностны, они разумны но не банальны, они интеллектуальны как черти и все знают про Паунда без претензий или чрезмерной болтовни, они очень спокойны, они очень похожи на Христа» [454] .
453
«нисходит в преисподнюю» (Иов 21. 13).
454
Керуак Дж. Подземные. Ангелы одиночества / Пер. с англ. М. Немцова. М.: Просодия, 2022. С. 41. Пунктуация сохранена.
Ормус чуть не погиб, когда впал в кому после того, как его дружки под LSD врезались на машине в грузовик с навозом, засыпавшим их (связь экскрементов с землей очевидна и вне мифологических трактовок), — голос Вины, примчавшейся к нему из Америки, где она к тому времени стала звездой «на обложках андеграундных (курсив мой. — А.Ч.) журналов», вернул его к жизни. Тема земли так или иначе постоянно обыгрывается в полном аллюзий, загадок и разнообразных словесных и образных игр романе Рушди. Так, «путешествие к центру земли» упомянуто как образ и как книга Ж. Верна. Самый известный альбом группы «VTO» назван «Quakershaker» — неологизм, обоими своими корнями отсылающий к тряске, сотрясению, землетрясению, а их последний тур, уже после смерти Вины, с заменившей ее солисткой-двойником называется «В царство мертвых» (Ормус стремится к своей возлюбленной, «в ее подземный мир, в ее другую реальность» [455] ). Хотя чего еще ждать, если под влиянием рок-музыки «теперь земля под ногами поехала», а клуб под названием «НЛО», то есть отсылающий к небу, парению, полету, находится под землей, где Ормус «чувствует себя астронавтом, парящим вовне, наблюдающим сверху. Охваченным экстазом. Ожидающим преображения».
455
Так поэт в оде Горация (III, 1) благодаря полученному от Аполлона вдохновению мог проникать в царство мертвых.
Здесь важен буквально каждый эпитет. Во-первых, у Ормуса — тут заметна тема мессианства, свойственная тем же «U2», за свое ярое увлечение политикой и благотворительностью часто не без иронии называемым в том же «Роллинг стоуне» «адептами мессианского рока», — была на определенном этапе надежда преобразить мир с помощью рока. Во-вторых, тема земли [456] парадоксально и вместе с тем очевидно связана с темой полета, воздуха, вознесения: «Результатом стал знаменитый снимок „Землетрясение 1971 года“, на котором один-единственный, взвивающийся в воздухе змей дает полное представление о том, что творится в это время внизу. Воздух стал метафорой земли». Так, Ормус медитирует над своей ролью (отчасти навязанной ему поклонниками и СМИ), что слегка напоминает молитву Иисуса в Гефсиманском саду: «Ему не нужно этого избранничества; он предпочел бы, чтоб мир оставался реальным: тем, что есть, и не более, но он знает за собой это свойство — ускользать за грань вещей. И теперь, когда он поднялся в воздух, чудесное захватило его, хлынув через расколотое небо, и он приобщился его тайн. <…> „Оставь меня, — просит он. — Я просто хочу петь свои песни“». Путь из этого состояния или в смерть, или в преображение и связанное с ним откровение: «И он делал это с неописуемым блеском, пока ему не снесли голову где-то в болотах Индокитая, но это входило в понятие профессионального риска. Другая составляющая этого понятия — когда голова остается на плечах, но заполняется образами реальной действительности, огромной картиной мира, с которого как будто бы содрали кожу. Мира освежеванного. Окровавленного. Восход земли, снятый как проломленный, залитый кровью череп, зависший во взрывающемся пространстве».
456
Тема уходящей из-под ног земли встречается у Рушди довольно часто (что легко объяснимо как символ перемен в Индии Новейшего времени) — например, в 7-й главе романа «Стыд» происходит землетрясение. Но в одном случае земля оказывается приравненной к духовному бессмертию: «…мужчины получают равное удовольствие, уничтожая и землю, которая носит их, пока они живы, и сей материал (я имею в виду бумагу), хотя с его помощью могли бы обеспечить себе бессмертие прежде, чем та самая земля уйдет из-под ног <…>» (Рушди С. Восток — Запад. СПб.: Амфора, 2006. С. 64).
Снизойти под землю, в ад и смерть, понять логику ада, противопоставить ему спасительную тактику — все это обусловлено не только желанием вернуть умершую возлюбленную Ормуса. Тема уходящей из-под ног почвы связана с Индией, где «старый порядок треснул», а «мрачные подземные толчки сотрясают администрацию Ганди». Традиционная почва Индии, Индии тысячелетней истории и древних богов, изменилась, она не дает больше опоры: «В это зыбкое, ненадежное время я построил свой дом — в нравственном смысле — на зыбучих индийских песках. Terra infirma („ненадежная земля“, лат. —А.Ч.)». Индия же, Восток есть, как мы помним, ориентир для остальных стран — по всему миру в 80-х прокатывается волна разрушительных землетрясений. «Не расползается ли мир по швам? — таким вопросом задавалась обложка журнала „Тайм“, и, несмотря на то что официальным ответом сейсмологов было твердое и неоднократно повторенное „нет“, я впервые задумался о том, что за картины видел Ормус Кама в своем бреду».
«Это столкновение двух миров. Только один из них выживет», — говорит безумная поклонница Ормуса. Но он не соглашается с ней, как, очевидно, и Рушди. Речь не о «столкновении цивилизаций», Востока и Запада, Севера и Юга, «золотого миллиарда» и всех остальных, — как бы это ни называлось, это слишком старая и банальная песня, ее не спели бы герои романа Рушди. Речь об угрозе пугающих перемен, будь они в Индии, Англии или США, связанных между собой, как сообщающиеся сосуды. Может, это эсхатологический бред сошедшей с ума рок-звезды, а может, что-то в этом есть. Люди, во всяком случае, слушали песни Ормуса Камы.
9. Метафизика боли, или Краткий курс карнографии [*]
Если бы я родился в стране, где законы менее суровы, а вкусы не столь изысканны, я бы не смог лишить себя удовольствия не спеша расчленить тела двух влюбленных и провести весь вечер за сим приятным занятием.
Неправда, будто кетч — садистское зрелище; это всего лишь зрелище, понятное для ума.
*
Опубликовано в: НЛО. 2006. № 78.
458
Батай в своем эссе о Бронте из сборника «Литература и зло» приводит цитату из Бронте в таком виде, не очень соответствующем оригиналу. Ср.: «Если бы я родился в стране, где законы не так строги и вкусы не так утонченны, я подвергал бы этих двух птенцов вивисекции — в порядке вечернего развлечения» (Бронте Э. Грозовой перевал / Пер. с фр. Н. Волыниной. СПб.: Азбука-классика, 2008. С. 298).
Порнороман чаще наводит читателя на мысль о другом романе, чем просто о сексе.
Уже сама обложка последнего романа Сергея Кузнецова, переводчика и активного интернет-деятеля, автора книг прозы (роман «Нет», написанный в соавторстве с Линор Горалик, и трилогия «Девяностые: сказки») и non-fiction (монография о Бродском и «Ощупывая слона. Заметки по истории русского Интернета»), — обложка, на которой изображена анимированная девочка с огромными, как в анимэ, глазами и кровоточащим рассеченным предплечьем, открывает целый ряд аллюзий, заложенных в «Шкурке бабочки», так как недвусмысленно отсылает нас к растиражированному фотоколлажу «Ди» Эрвина Олафа из его серии «Royal blood» [460] : на снимке в схожей позе изображена модель, похожая на принцессу Диану, — но там из ее раны на плече торчит «пацификообразная» эмблема «мерседеса». Широкое аплюзивное поле, присутствующее в романе, отсылает, прежде всего, к современному контексту произведений, посвященных «метафизике боли» (выражение из «Гелиополя» Эрнста Юнгера) или «алхимии страдания» (Бодлер) и появляющихся в последнее время в таком количестве, что они даже получили в англо-американской культуре специальное название — carnography, то есть откровенное описание насилия (подобно тому, как литературная порнография — откровенное описание сексуальных действий). Такие произведения появляются не только в литературе (успех «Парфюмера», культовой книги о маньяке, породил целый ряд подражаний, часть из которых я постараюсь упомянуть далее [461] ), но и в других областях искусства. В кинематографе [462] это — голливудские «Молчание ягнят» с приквелом и сиквелом соответственно, «Семь», азиатские фильмы, хоть и не посвященные маньякам, но так или иначе исследующие тему насилия: работы корейских режиссеров Ким Ки Дука и Чен Вук Пака, японских — Такэси Китано и Такаси Миикэ, Киндзи Фукасаку и Ёити Саи [463] . В музыке — «Murder Ballads» Ника Кейва, посвященные серийным убийцам. В рекламе — плакаты «United Colors of Benetton» с обнаженными сердцами. В визуальных искусствах — акции наподобие перформанса «Плоть» австрийца Вольфганга Флатца, во время которого в 2001 году с 40-метровой высоты была сброшена туша коровы, а публика наблюдала за разлетом ее внутренностей [464] .
459
Сергей Кузнецов. Шкурка бабочки. М.: Эксмо, 2005. 384 с.
460
См. репродукцию: http://www.erwinolaf.com/Pages/Royalbld.htm.
461
Вряд ли стоит удивляться, что эти произведения будут в основном западными. Что касается российской литературы, то, кроме «низких» детективных жанров, в этой связи можно вспомнить лишь «Сделай мне больно» С. Юрьенена (1988) — первый и почти на два десятилетия последний же роман о садомазохизме, «Палача» Э. Лимонова (1986) — роман о профессиональном жиголо, использующем во время своих «сеансов» с клиентами в том числе и садомазохистские практики, — произведение, явным образом создававшееся на основе западной традиции (и писавшееся за границей), — и роман «Нет» Линор Горалик и Сергея Кузнецова, появившийся несколько лет назад, — при этом в качестве источников романа сам Кузнецов указывал инокультурные образцы: «Если говорить о литературных параллелях, то когда я пытаюсь объяснить своим американским друзьям, о чем наш роман, я говорю, что это „Boogie Nights“ meets „Neuromancer“. „Нейромант“, как мы помним, — это роман Уильяма Гибсона, a „Boogie Nights“, „Ночи в стиле буги“, — фильм Пола Томаса Андерсона про порноиндустрию» (Кузнецов С. История повседневного ужаса. Интервью в передаче «Книжное обозрение» на Радио России:. В связи с «Нейромантом» следует отметить, что эстетика садомазо вообще весьма часто привлекала фантастов — не говоря о современном посткиберпанке, можно вспомнить таких классиков, как Джон Норман с его циклом о планете Гор и Дэн Симмонс с его «гиперионовской тетралогией». Привлекают садомазохистские темы и новеллистов-публицистов (ср., например, с героями «Оправдания» Д. Быкова, которые мучают друг друга «с садомазохистским цинизмом», потому что «только боль дает еще им всем почувствовать, что они живут», — но эта тема имеет, скорее, отношение к философскому осмыслению российской ситуации и рассматривается в главе «Фабрика антиутопий»).
462
Кинематографическую традицию следует учитывать особо, так как Кузнецов на протяжении 1990-х годов публиковался как кинокритик.
463
Здесь упомянуты лишь те режиссеры, фильмы которых шли недавно в российском прокате. Список тех азиатских режиссеров, кто посвящал свои фильмы насилию во всех его проявлениях, был бы гораздо длиннее…
464
Флатц в данном случае напрямую наследует венскому акционизму («прямому искусству») 1960–1970-х: такие его представители, как Герман Ницш, Рудольф Шварцкоглер, Отто Мюль и Гюнтер Брус, в своих акциях расчленяли животных, распинали и калечили себя. Наиболее радикальное событие венского акционизма — «акция» 1969 года, во время которой Шварцкоглер кастрировал себя и умер от потери крови. Из отечественных акций такого рода можно вспомнить хеппенинги художника Императора Пава (Владимира Александрова) и панк-певца и акциониста Олега Мавромати: первый играл обожженными руками в горящие шахматы и вырезал на своем теле скальпелем узоры; в 1996 году Пав и Мавромати на радио «Эхо Москвы» устроили «минуту молчания» — прокололи себе языки. См. также об экзистенциальных основаниях подобной эстетики статью Л. Ковылиной в: Художественный журнал. 2001. № 37/38. Можно вспомнить еще перформансы австралийца Стеларка, который подвешивал себя на крючьях в людных местах и т. п.
Однако едва ли не интереснее не только проследить использованные в романе Кузнецова аллюзии на произведения и реальные события последнего десятилетия, но и вычленить те литературные архетипы, на которых они базируются.
Герои «Шкурки бабочки» по своему социальному статусу — те же, что и в недавней трилогии о 1990-х годах: представители складывающегося на наших глазах среднего класса, название которого может варьироваться в зависимости от эмоциональной оценки — яппи, «офисный планктон» или «манагеры». Главная героиня представлена так: «Да, тебя зовут Ксения, ты живешь в съемной квартире, 250 долларов в месяц, дешево, по знакомству. Это примерно треть твоего заработка, все как на Западе, все как у взрослых. Ты совсем взрослая, тебе 23 года, ты работаешь в отделе новостей интернет-газеты „Вечер. ру“». «Худощавая девушка с большими, как у героинь манга, глазами и ледяным, как у Снежной Королевы, голосом» «любит свою работу. Ей нравится копаться в новостях, а еще больше координировать, управлять, контролировать. Через несколько лет она будет хорошим менеджером, хотя еще неясно, где. Может, станет настоящим главным редактором».
От безымянного числа подобных ей Ксению отличает лишь то, что ее не радует «…смотреть телевизор, читать книжки, серфить по сети. Все не так, все валится из рук, все неправильно: купленные у метро дешевые DVD зависают, фильмы скучны и манерны, <…> последний Мураками уже прочитан и больше не радует». У Ксении «одна, но пламенная страсть» — она фанатка BDSM, в терминах этой субкультуры — «субмиссивная мазохистка». «Ты любишь, когда тебе делают больно. У тебя дома небольшой склад разных забавных вещиц, черных кожаных игрушек, хлыстов, кляпов, зажимов для сосков. В хорошие дни ты не видишь ничего необычного в своих пристрастиях». Если обратиться к фрейдизму, то алголагния (удовольствие от боли) и, шире, мазохизм Ксении легко вывести, как и у главной героини романа Эльфриды Еллинек «Пианистка» (кажется, наиболее известного современного произведения на эту тему), из чувства вины перед матерью и репрессивного обращения, перенесенного в детстве: «Сколько помню себя, чувствую свою вину. Что Лева должен был сидеть со мной, а не играть во дворе. Что мама работала, кормила семью из четырех человек. Что из-за меня не разводилась с отцом и что я так и не смогла помешать их разводу». Впервые Ксения режет свое тело в детстве, получая потом удовольствие от маминых утешений. Этим и объясняется обращение не к садизму, а именно к мазохизму, который, по идее Фрейда, «возникает в силу обращения садизма против собственной личности, то есть благодаря регрессии от объекта к Я (ср. „Влечения и судьбы влечений“). Влечения, обладающие пассивной целью, следует допустить с самого начала, особенно у женщины <…>. Превращение садизма в мазохизм происходит, как нам кажется, под влиянием участвующего в акте вытеснения сознания вины» [465] .
465
Фрейд З. «Ребенка бьют» // Венера в мехах. Захер-Мазох Л. фон. Венера в мехах. Делёз Ж. Представление Захер-Мазоха. Фрейд З. Работы о мазохизме / Пер. А. Гараджи. М.: РИК «Культура», 1992. С. 336. Замечу, что в дальнейшем — создав концепцию «влечения к смерти» — Фрейд пришел к выводу, что мазохизм может быть не только «обращенным садизмом», но и первичным влечением (Фрейд З. Психология бессознательного. М.: Наука, 1989. С. 417).
Все в карьере и жизни Ксении меняется, когда появляется «московский маньяк», с особой жестокостью пытающий и убивающий десятками женщин. На базе сайта «Вечер. ру» Ксения делает интернет-страницу, посвященную маньяку, причем ей приходится для этого преодолеть сопротивление редактора (циничный Павел готов писать о взрывах и терроризме, но опасается делать сайт о человеке, который «заходит в те же магазины» и совершает конкретные преступления «своими руками», а не отдает абстрактные приказы о подрывах домов) и общественные обвинения в пропаганде насилия. Но сайт сделан, и, в буквальном соответствии с выражением Ж. Жене из «Дневника вора» о том, что «жестокость — это спокойствие, которое всех будоражит», он становится крайне популярным, занимает высокое положение по количеству посещений, а Ксения получает свои «пятнадцать минут славы» в качестве «продюсера проекта „Московский маньяк“».