Литература 5 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы. Часть 2
Шрифт:
В сумерки мы тихонько снялись с якоря и ушли в море, и до утра все было благополучно.
Когда рассвело, я указал Доминику на одно судно среди нескольких парусников, уходивших от надвигавшегося шторма. На нем было столько парусов, что корпус стоял стоймя и походил на серую колонну, неподвижно высившуюся в нашем кильватере [56] .
– Поглядите на этого молодчика, Доминик. Он, видимо, очень спешит вслед за нами.
Padrone, запахнув свой черный плащ, молча встал и посмотрел в указанном мной направлении. Его обветренное лицо в рамке капюшона дышало властной и дерзкой силой, глубоко сидящие глаза смотрели не мигая, пристальные, зоркие, жестокие глаза
56
Кильватер – след, оставляемый идущим судном.
– Chiva piano, va sano [57] , – промолвил он наконец, повернув голову и насмешливо подмигнув мне, – он намекал, очевидно, на лихорадочно быстрый ход нашего «Тремолино».
«Тремолино» лез из кожи, он летел по волнам, едва касаясь бурлящей пены. Я опять присел, чтобы укрыться за низким фальшбортом [58] , а Доминик простоял еще с полчаса на месте, покачиваясь на расставленных ногах, и всей своей позой выражал сосредоточенное, напряженное внимание. Затем сел рядом со мной на палубу. Под монашеским капюшоном глаза его сверкали так дико, что я был поражен.
57
Тише едешь – дальше будешь (итал.).
58
Фальшборт – верхняя бортовая доска на судне.
Он сказал:
– Должно быть, захотелось обмыть свежую краску на реях, вот он и пришел сюда.
– Что? – крикнул я, вставая. – Так это береговая оборона?
Постоянная тень усмешки под пиратскими усами Доминика обозначилась явственнее, стала почти видимой, настоящей, мрачной усмешкой под мокрыми развевавшимися усами. Это у Доминика было симптомом неистового гнева. Но я видел, кроме того, что он сильно озадачен, – и это открытие очень неприятно на меня подействовало. Доминик растерялся! Прислонясь к поручням, я долго смотрел на корму, туда, где, покачиваясь, стояла серая колонна – все на том же расстоянии от нас.
Тем временем Доминик, укутанный с головой в свой черный плащ, сидел, скрестив ноги, на палубе, спиной к ветру, смутно напоминая араба в бурнусе, сидящего на песке. Спасаясь от бивших в лицо ветра и дождя, я наконец перебрался к нему и сел рядом. Я теперь убедился, что за нами патрульное судно. Присутствие его не могло быть темой для разговора. Но скоро между дождевых туч пробился луч солнца, упал на его паруса – и наши матросы сами увидели, что это за судно. С этой минуты они уже ни на что другое не обращали внимания. Их взгляды и мысли были прикованы к кораблю, белевшему вдалеке за нашей кормой. Уже заметно было, как он покачивался на волнах. Некоторое время он казался ослепительно белым, затем медленно растаял в шквале, но возник снова, уже почти серый, прямой, как столб, на аспидно-сером фоне густой тучи. С того момента, как мы его впервые увидели, он не приблизился к нам ни на фут.
– Не догонит он «Тремолино», – сказал я радостно.
Доминик не смотрел на меня. Он только рассеянно заметил, что непогода на руку нашим преследователям. Патрульное судно было в три раза больше «Тремолино». Следовало не давать ему приблизиться к нам до сумерек (это было не трудно), а там круто повернуть в открытое море и обсудить положение. Но мысли Доминика, казалось, наткнулись во мраке на какую-то неразрешимую загадку, и он скоро совсем замолчал. Мы шли и шли, все ускоряя ход. Мыс Сан-Себастьян был уже близко впереди, он то как будто отходил назад, исчезая в водяных шквалах, то опять выходил нам навстречу, все более ясно видный между потоками дождя. Я вовсе не был убежден что этот gabelou [59] (так называли его между собой наши матросы, произнося это слово как ругательство) гнался
59
Таможенник.
– А я вам говорю, что это погоня, – сердито перебил меня Доминик, бросая беглый взгляд на корму.
Я всегда полагался на его мнение. Но пыл новичка и тщеславие способного ученика делали меня в то время великим казуистом.
– Вот чего я не могу понять, – сказал я настойчиво. – Каким образом он при таком ветре смог оказаться там, где мы его в первый раз увидели? Ясно, что он не мог за ночь сделать двенадцать миль. Есть и другие непонятные вещи…
Похожий на черный каменный конус, Доминик неподвижно сидел на кормовой палубе около руля и некоторое время молча размышлял. Затем, наклонясь вперед, с отрывистым смехом, он поделился со мной горькими плодами своих размышлений. Сказал, что теперь все отлично понял. Сторожевое судно оказалось там, где мы его впервые увидели, вовсе не потому, что догнало нас: просто ночью мы прошли мимо него там, где оно заранее ждало нас, зная, каким путем мы пойдем.
– Соображаете теперь? – яростным полушепотом бормотал у меня над ухом Доминик. – Оно уже ждало нас! Вы знаете, что мы вышли на добрых восемь часов раньше, чем собирались. А выйди мы вовремя, оно бы успело зайти за мыс и ожидало бы нас там! – Доминик по-волчьи щелкнул зубами у самого моего лица. – И зацапало бы нас как Бог свят!
Теперь и я понял все. Ведь у тех на «таможеннике» и глаза и мозги на месте. Мы миновали их в темноте в то время, как они трусили себе не торопясь к назначенному месту засады, воображая, что мы еще далеко позади, а когда рассвело, увидели нас впереди на всех парусах и стали догонять.
– Но если так, значит… Доминик стиснул мне руку.
– Да, да! Они вышли за нами по доносу… Понятно? По доносу. Нас предали… Но кто? Для чего? Как это могло случиться? Мы всегда так хорошо платили всем на берегу… Нет! Голова у меня готова треснуть…
Он снова поперхнулся словами, рванул пуговицу плаща у горла и вскочил, уже открыв рот, чтобы проклясть и разоблачить изменника, но овладел собой и, запахнув плащ, сел на палубу с прежним спокойствием.
– Да, это дело какого-то мерзавца на берегу, – заметил я.
– Мерзавца… Да… Очевидно.
– Ну, все равно. Им нас не поймать, это ясно.
– Нет, – согласился он спокойно, – не поймать. Мы проскользнули мимо мыса очень близко, чтобы избежать встречного течения. С другой стороны ветер на некоторое время совсем улегся, так что оба больших верхних паруса нашего «Тремолино» вяло повисли на мачтах, под громовой рев волн, бившихся о берег, который остался позади. А когда новый порыв ветра снова надул паруса, мы с изумлением увидели, что половина новенького грота [60] совершенно вырвана из ликтросов, а мы-то думали, что он скорее потопит судно, чем уступит ветру! Мы сразу же спустили реи и спасли положение, но это был уже не парус, а куча мокрых лоскутов, завалившаяся на палубу и утяжелявшая судно. Доминик приказал все это выбросить за борт.
60
Грот – главный парус на второй мачте (грот-мачте) парусника.
– В другое время я бы и рею выбросил, – сказал он, уводя меня снова на корму, – но тут такой случай…
– Вы виду не подавайте, – продолжал он, понизив голос, – я вам сейчас расскажу ужасную вещь.
Слушайте: я заметил, что веревки, которыми сшит парус, разрезаны. Понятно? И все-таки он держался столько времени! Видно, неглубоко надрезаны. А сейчас ветер сильно ударил по ним – и готово. Но не в этом дело. Слушайте: здесь, на этой самой палубе, засела измена. Клянусь рогами дьявола! Сидит у нас за спиной. Не оборачивайтесь, синьорино!