Литература мятежного века
Шрифт:
Не потому ли в литературу рвутся одни пророки, и обидно мало осталось в ней настоящих писателей. А "биологическим интернационалистам" ничего не стоит (как свидетельствуют 20-30-е годы!) "не только не дать... разрастись, а всеми силами... ликвидировать" чувство национального самосознания, национальной гордости и национального достоинства. И, как мы знаем, действительно ликвидировали... Это, однако, не мешает некоторым сочинителям, не гордясь тем, что "я русский", подчеркнуто крикливо причислять себя к русской литературе, говорить о себе: "Я русский писатель". Особенно почему-то именно настаивают на этом биологические космополиты.
Откуда у русскоязычной интеллигенции конца XX века высокомерие к стране, где родились и живут? Что это - семейное воспитание, традиция, национальная черта или что-нибудь еще? Имеются в виду те, кто причисляет себя к писателям, и, заметьте, к русским писателям. В. Гроссман,
Кстати, все эти изъяснения "в любви" к русскому народу излагаются на русском же языке. Тут мы становимся свидетелями довольно абсурдного, на первый взгляд, явления. Обратите внимание, даже такая яркая представительница второй древнейшей профессии, как "Литературная газета", известная своей нетерпимостью к "этой стране", все еще выходит на русском языке. Скажут, влюблена в неповторимую прелесть и поразительную многогранность нашей живой речи и страстно обожает, как она утверждает в статье "Великим остался в России только язык" - "русский язык, как один из самых красивых, необычных и священных языков мира"?14 Как бы не так! Эти господа, кажется, мечтают использовать русский язык в качестве орудия уничтожения России. А вот, пишут они, и реальные результаты этого дьявольского замысла: русский язык становится орудием не собственно отечественных писателей, а инородцев, предусмотрительно перебравшихся за океан и оттуда извергающих "клубы переплавленных (!) в драгоценности части речи". Создается впечатление, что литгазету делают местечковые смехачи из бывшей шестнадцатой полосы с присущей им пошлостью и дремучей самоуверенностью.
Судите сами: "Орудием русского великого языка был, на досаду сомнительным (?) патриотам России, великий русскоязычный русский поэт Иосиф Бродский". Уязвили! Но почему, позвольте спросить, "на досаду патриотам", если их родной язык изучают и усваивают даже явные недоброжелатели, а затем разъезжают по белому свету, вольно или невольно распространяют его? Хотя и с большой дозой похабщины. Спасибо за труды, продолжайте крыть западную цивилизацию русским матом. Пусть зазнавшаяся Европа испытает силу крепкого русского словца. А вот термин "русскоязычный русский" - это нечто новое, но и от него опять-таки русским духом пахнет. И "великий русскоязычный русский" тоже звучит неплохо, гораздо лучше, чем, скажем "русский русскоязычный". Улавливаете? Ненависть ослепляет разум, господа хорошие... В нобелевской лекции Иосиф Бродский сказал, что считает себя орудием русского языка. Какой смысл он вкладывал в слово "орудие", неизвестно, да это не имеет принципиального значения. Важно другое: подобная оценка великого русского языка делает ему честь - он наконец осознавал (лучшие его вещи - переводы) свое скромное место в литературе и не гневил Бога.
Жаль, что лауреат Нобелевской премии угодил в сомнительную компанию. Институт русского языка Российской Академии наук издал словарь скабрезной брани "Русская заветная идеоматика". "Поставщиками" словесной непотребщины, как не трудно догадаться, стали так называемые "биологические интернационалисты", то бишъ русскоязычные авторы. Среди них "знакомые" все лица: В. Пьецух, И. Бродский, С. Довлатов, А. Минкин, Н. Яркевич, В. Аксенов, А. Галич, Л. Петрушевская, Алешковские и Стругацкие, И. Губерман, В. Каледин, Л. Копелев.
Глубокодумные ученые-филологи убеждены, что всяк, пишущий на русском, автоматически становится русским писателем. Более того, они полны желания наращивать свои усилия по пропаганде скабрезностей и непотребщины. Подводя итоги на заседании отделения словесности РАН, проворовавшийся директор Института русского языка назвал главным достижением научного коллектива именно "исследование словесного андеграунда" (то есть всякой непотребщины вроде арго воров, наркоманов, проституток, алкоголиков), равно как иноязычной лексики, "активно завоевывающей просторы нашего государства". Отделение единогласно поддержало сие "главное достижение научного коллектива", мол, продолжайте, "господа"; сеять непотребщину
* * *
С ослаблением державы на поверхность жизни всплыли всевозможные авантюристы и проходимцы, неистовые разоблачители, лицемерные публицисты и подозрительные правдолюбцы. К концу восьмидесятых для этого создались весьма благоприятные условия. И вот результаты: слова, утратившие свой смысл, рвущий барабанные перепонки, стократ усиленный техникой визг безголосых бардов и бесконечные передачи о прелестях американской демократии вперемежку с митинговыми воплями. Все это несносным потоком лилось из хриплых репродукторов, напоминая собою роботов, назначение которых терзать ум и грудь беззащитных жертв западной цивилизации. Как верно замечено, хлеба и зрелищ - вот что исподтишка записали на знаменах перестройки. Со зрелищами все в порядке: идет открытая пропаганда секса, насилия, освобождение от всяких нравственных норм. А если будем иметь еще и хлеб, приобретенный в полном ассортименте распродажи народных богатств и национального достоинства 'России, то совсем недалеко будет и до повторения-судьбы Древнего Рима... Симптоматично, что среди особо ретивых "демократов" больше всего представителей того круга людей, который не несет в себе ничего ярко выраженного национального, а стало быть, общечеловеческого. Им нужно общество, государство, земля, как бактериям среда обитания, как прожорливому стаду пастбище. Их стремление - жить обособленно от общества и государства, а там хоть трава не расти. Вся их болтовня о том, что якобы пробил час слияния самобытных культур разных народов в одну культуру, всех литератур в одну литературу, всех искусств в одно искусство, всех национальностей в одну национальность - таит в себе коварное намерение разрушить многовековое наследие народов, лишив их исторической памяти. Пожалуй, стоит напомнить любителям абстрактных категорий, что они не только не оригинальны, но и реакционны по своим устремлениям. Не имеет значения, что за этим стоит - невежество или злой умысел, важно то, что это широко пропагандируется и выдается за истину. Но все это уже было, было - в другую эпоху. В связи с этим представляет интерес одно высказывание Ф. Энгельса: "Мы знаем теперь, что царство разума было не чем иным, как идеализированным царством буржуазии, что вечная справедливость нашла свое осуществление в буржуазной юстиции, что равенство свелось к гражданскому равенству перед законом, а одним из самых существенных прав человека провозглашена была (...) буржуазная собственность"15. История не столько учит, сколько предупреждает: из своего времени пытаются выпрыгнуть те, кто не в ладах с обществом или со своей совестью.
Григорий Бакланов в некотором роде знаковая фигура, поэтому более пристально присмотримся к его поздней деятельности. Он не только мастер разоблачения ошибок прошлого, - но весь устремлен в будущее. Возможно, по этой причине ни на минуту не забывает о своей исторической миссии, являя, кроме других выдающихся достоинств, талант незаурядного режиссера. Посмотрите, как тщательно обставлял он в конце 80-х свои интервью, как ревниво следил за тем, чтобы его персона была непременно вставлена в роскошную политическую раму, богато инкрустированную высокими словами. Эффектные врезки, сопровождающие его выступления на страницах газет, долженствовали подчеркнуть величие происходящего события по случаю его личного участия. Делалось это почти с блеском. Приведем два примера.
Пример первый. Врезка беседы корреспондента газеты "Советская культура" (26 мая 1988 г.) с Баклановым гласит: "Редакция журнала "Знамя" расположилась в самом центре столицы, недалеко от Красной площади. В раскрытые окна кабинета доносится бой курантов. И это символично: коллектив, который возглавляет известный писатель Григорий Бакланов, не отстает от времени, напряженно живет днем сегодняшним, работая на будущее". Чувствуется дыхание истории, усиливаемое дыханием Бакланова - не правда ли? Под этим многозначительным сообщением, как следовало ожидать, волевое лицо означенного, не только отстающего от времени, но вкупе с коллективом самоотверженно работающего на "будущее". Кто мог в ту пору сравниться с ними? Не было таких.
Пример второй. За редакторским столом (на сей раз на полосе "Книжного обозрения", 21 окт. 1988 г.), заваленным папками с рукописями и прочими редакторскими атрибутами, сидит уставший от исторических свершений Бакланов. Лицо мужественное и непреклонное. Под фотографией - нет, простите, не могу: рука дрожит и слезы умиления туманят взор,- осилив робость, продолжаю - большими буквами начертаны его же слова: "Отсюда дорогу прокладывать мне..." - в светлое демократическое будущее, значит. А под ними в высоком стиле следующее: "Знамя" последних лет (после того как его возглавил Бакланов, разумеется.
– Н. Ф.) - журнал в классическом для русской журналистики понимании слова".