Литературная Газета 6252 (№ 48 2009)
Шрифт:
Реквием и телу, и душе
Театральная площадь
Реквием и телу, и душе
КНИЖНЫЙ РЯД
А.Б. Дрознин. Дано мне тело… Что мне делать с ним? Книга первая. – М.: Навона, 2009. – 464 с.
Обычно захватывающе интересные книги сравнивают с детективами: мол, читаешь и не знаешь, какой очередной сюрприз преподнесёт тебе автор на следующей странице, и до самого последнего момента не можешь сообразить, кто убийца. Что ж, книгу Андрея Дрознина можно сравнить с детективом,
Предупреждаю сразу и честно. Читать эту книгу будет страшно. И чем дальше, тем страшнее. Потому что она совсем не то, чем кажется на первый взгляд. Да, начинается всё вроде бы вполне традиционно – со Станиславского. С того, почему в актёрском мастерстве между искусством переживания и искусством во-площения (так у автора, когда он стремится во что бы то ни стало достучаться до читателя. – В.П.) пролегла практически непреодолимая пропасть. Дрознин с фактами в руках доказывает, что «виноват» в этом не столько Константин Сергеевич, не успевший написать вторую часть «Работы актёра над собой» – «Воплощение», сколько, с одной стороны, его не в меру ретивые последователи, а с другой, вполне объективные законы искажения информации, срабатывающие при передаче некоторой суммы знаний больше, чем через одно поколение. Гнев, который Дрознин обрушивает на антитехнологичного русского актёра, далеко не каждый сочтёт праведным. Но автор, сконструировав м'aстерскую провокацию, позаботился привлечь на свою сторону авторитетных союзников, начиная всё с того же Станиславского и Михаила Чехова, заканчивая Станиславом Ежи Лецем, Дельсартом и Гротовским. Он даже историка Ключевского подключил: «Нигде в Европе, кажется, не найдётся такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному труду, как в той же Великороссии».
Однако тем, кто ждал от гуру сценической пластики (люди театральные знают, что в отношении Андрея Борисовича никакого преувеличения это определение не содержит, он – специалист, единственный в своём роде), детального и наглядного руководства «что и как» делать актёру, чтобы собственное тело стало его сподвижником, а точнее, единодвижником, по аналогии с единомышленником, придётся запастись терпением. Мастер обещает уместить весь свой огромный опыт во втором томе. А первый, без которого второй не имеет, с его точки зрения, никакого смысла, написан исключительно для того, чтобы попытаться выяснить, «каковы взаимоотношения тела, которое мы пытаемся совершенствовать, с душой, жизнь которой ему предназначено выражать».
От фактов, которые Дрознин отбирал, кажется, с особой тщательностью, становится как-то не по себе. Потому что он совершенно незаметно для читателя переходит с материй чисто театральных на общечеловеческие. Картина апокалипсиса, им живописуемая, в состоянии пронять даже очень благодушно настроенного человека, абсолютно убеждённого в том, что даже если деградирует всё человечество, его это никоим образом не коснётся. Мы – единственные из всех живущих на земле существ на протяжении всей своей жизни методично, целенаправленно и весьма изощрённо убиваем своё тело, хотя вроде бы и отдаём себе отчёт в том, что без тела жить не можем.
Виктория ПЕШКОВА
Возвращение в «Гнездо»
Театральная площадь
Возвращение в «Гнездо»
СЦЕНА БЕЗ ГРАНИЦ
Ереванский Русский театр во второй раз в своей истории обратился к «позднесоветской» пьесе Виктора Розова
Кажется, ни одна из пьес Виктора Розова не была удостоена, да к тому же ещё прежде театрального её прочтения, столь неоднозначной, быть может, даже нервозной реакции, как написанная в конце 1970-х «Гнездо глухаря».
Встречались, правда, и совсем иные оценки: «Ну чем, скажите на милость, способна потревожить подобная неторопливая семейная пьеса?..» Так, помнится, говорили и в Ереване Александру Григоряну, который привёз из Москвы «Глухаря», когда о нём только-только пошёл слушок. Был режиссёр в ту пору ещё молод и нетерпелив, был обласкан недавними удачными московскими гастролями, да и не ими одними. Но с Григоряном нынешним его роднило одно неизменное качество характера: как показало время, отговорить этого человеа от задуманного – пустое дело.
Около тридцати лет прошло со дня той премьеры «Гнезда глухаря», которая чуть не стала первым и последним показом. Крамола была усмотрена во всём. Бурные протесты официальных хулителей достаточно передать одним словом: «пасквиль». На счастливую жизнь образцовой советской семьи, а также, естественно, на устои этой счастливой жизни.
Нелегко было тогда Александру Григоряну защитить спектакль, исключительно тепло принятый публикой. При том, что борцы за идеологическую непогрешимость были всё-таки живые люди и, положа руку на сердце, не могли не признать, что спектакль их увлёк. Даже их. «Но ведь в том-то и опасность, что зло не всегда кажется отталкивающим», – пробовали уговорить вежливого, ни с кем не скандалящего Григоряна, который, однако, каким-то особым, наверное, всё-таки чисто режиссёрским чутьём смог заставить высоких чиновников отступить. При этом нужно знать, каким обходительным умеет быть худрук Ереванского Русского театра даже в самых непростых разговорах.
Это уже намного позже, когда Григоряну пришлось отстаивать само существование русского театра в только что родившейся независимой Армении, он боролся отчаянно и открыто – одним обаянием в той борьбе театр было бы не сохранить.
Теперь-то сценический дом, которым уже 45 лет бессменно руководит Григорян, вполне благополучен. В Институте театра и кино есть потенциальная кузница кадров – русский курс, а в самом театре ещё и студия, в репертуаре представлены классика русская, армянская, современные западные пьесы… Только вот сегодняшней серьёзной русской пьесы наблюдается дефицит. Не лежит у Григоряна душа к нынешней новой драме, которой многие, кажется, искренно увлечены. Он же, знакомясь с этими литературными завихрениями вокруг «куска жизни, простого и грубого» (правда, в большинстве своём слишком уж простого и слишком грубого), невольно вспоминает, сопоставляет их с произведениями не столь уж далёкого от нас поколения русских драматургов, подлинных писателей, работавших для театра: Арбузова, Володина, Розова. Худрук Театра им. К. Станиславского поставил арбузовскую «Старомодную комедию» и «С любимыми не расставайтесь» Володина. Настроение, атмосфера, драматические перипетии, стремительно меняющие ход действия, «растворённая» в тексте память сердца – его счастье и боль, правда, раскрывающаяся в диалогах, в репликах, только кажущихся случайными. Это ли не театр!
Название своего последнего по времени спектакля Григорян искал долго, но когда наконец нашёл – решил без колебаний: он будет ставить «Глухаря». Да, снова, да, спустя много лет, рискуя ещё раз войти в эти кажущиеся столь хорошо знакомыми и оттого тихими воды. Однако, как промолвил когда-то не без известного лукавства драматургический «пращур» Виктора Розова Александр Николаевич Островский: «Тихие воды глубоки и, стало быть, таят в себе водовороты и неожиданности».
…Тем не менее опасение встречи с чем-то начисто утратившим актуальность, с гладкой пьесой, отошедшей в невозвратную даль, со скукой, наконец, таилось под улыбчивой вежливостью верных друзей Русского театра, которые пришли на премьеру. Однако уже в антракте все эти сдержанные, элегантные театралы, отринув сдержанную непроницаемость, радостно улыбаясь, делились первыми впечатлениями от «удивительно живого, неожиданного спектакля».
В новой работе Григоряна трудно не ощутить особый кураж. Он нарастает от сцены к сцене, заставляет героев преодолевать нелёгкие жизненные минуты и приводит их в финале не к благополучию, конечно, которое было бы фальшиво и невозможно, а к правде и пониманию. Но как вообще сегодня ставить «Гнездо глухаря»? Какие ключи необходимо отыскать, чтобы жестокая семейная драма, разыгравшаяся за благополучным с виду фасадом одного из элитных домов в центре столицы СССР, увлекла и взволновала современного зрителя, живущего к тому же в другой стране?